«А ты, Алёна, будешь великим поваром»! N°4
на фото: 24 апреля 1992. в той каморке мы с Петей прожили два с половиной года…
Предисловие от 25 апреля 2018:
В целом и общем, я всегда была профессиональным тунеядцем, охламоном и разгильдяйкой. Ни с учёбой, ни с работой в СССР у меня никогда не складывалось. Хотя в школе я училась исключительно хорошо… Вернее, что значит училась хорошо? Ни фига я не училась, над домашними заданиями не просиживала, русский «делала» на математике, математику на рисовании, труд и физкультуру прогуливала. Но отметки получала преимущественно «пять». Восьмой класс закончила с «пятибалльным аттестатом», на чём школу и бросила. Была у меня необъяснимая, до ломоты в зубах, тотальная несовместимость со всем этим комсомолом, дисциплиной, идиотскими учителями, идиотскими правилами. Мне было до удушающей тоски скучно. Одноклассники казались малолетками и недоумками, школа – детским садом со всем присущим: встать стрем, по парам, идти в затылок, слушаться взрослых и не рассуждать… Вот так и докатилась я до жизни моей… Вот так именно:
Письма из Парижа. 27.04.1992
Люксембургский Сад. Красиво звучит. В один из последних выходных, тёплых и солнечных по-летнему, пошли с Петей погулять. «Куда, — спрашиваю, — пойдём»? «Ну, в Люксембург, например». Я на Петю, невольно, ТАК посмотрела, что ему самому смешно стало. Потому что сад этот знаю я до последней пяди, исхожен он мною взад и поперёд несчетное количество раз, с коляской и с bebé в коляске. Рабочее место, так сказать[1]. Потому с Петей в тот день пошли себе прогуливаться по иным маршрутам. И, дабы наверстать упущенное, я сегодня вновь здесь, bebé спит, как младенец…. (на этих словах младенец пробудился)….
…Как вам присланная мною газетка? Я имею в виду, конечно, единственный интересный материальчик в ней. Правда, вы это всё задолго до подписчиков «РМ» («Русской Мысли») прочитали. А то мне не терпится рассказать в мельчайших подробностях, описать всю историю моего всенародного признания.
Неоднократно ободрённая вашими восхитительными (т.е. в восхитительной форме) оценками моего эпистолярного жанра, я всерьёз задумалась о «литературной карьере». Так все мы всю жизнь обдумываем какими бы могли быть хорошими. Как-то поделилась мыслями с Г., которая, как известно, великий филолог и литературно-научный деятель. В том числе, в разговоре с Г., я упомянула газету «Русская Мысль» (далее «РМ»). На что Г. снисходительно мне объясняла, что, всё же, «РМ» — высокоинтеллектуальная газета с жёсткими литературными требованиями, и лучше бы мне попробовать с более простыми газетёнками. И ещё такой более давний эпизод был (наверное, я его уже описывала, ну да ничего, напомню).
Во время совместного ужина у нас, Г-на дочка М. (гнусный, надо сказать, ребёнок 9-ти лет), что-то обидевшись за маму, выкрикивает: «Ничего, мама, ты будешь великим журналистом»! Пауза. Взгляд на Петю: «А ты, Петя, будешь великим врачом»! Пауза. Затянувшаяся. Мучительное глядение на меня: «А ты, Алёна, будешь великим поваром»!… После всего этого, обиженная и уязвлённая, я с новой силой задумалась о своих талантах. Великим поваром быть, конечно, лестно, но вот как-то подозрительно относятся ко мне наши местные подружки. Обе – филологи, московский университет. Обе работают «головой», обе уважительно относятся к хирургу Пете, а вот Алёна – и образования 8 классов, и работы нет. Хорошая Алёна, готовлю вкусно, чисто в хибарке – молодец. И тон у них, по отношению ко мне, как к убогой какой.
Короче, перепечатала я свои впечатления о представлении Паваротти с письма к вам на чистый лист и снесла в «РМ». Ещё я сходила на радио «Свобода», но просто так, чтоб потрепаться на тему моей склонности марать бумагу, т.к. уже знала, что «Свобода» в Париже закрывается и ничего они больше ни с кого не берут. Показала там свою «статейку» главному редактору Мирскому (забавно, имена, которые уже отлично знаешь по радио и по всё той же «РМ» — и вот, обретают человеческий образ). Мирский прочитал, несколько раз ухмыльнулся и один раз рассмеялся, посоветовал, перед тем как куда соваться со своим материальчиком, давать кому-нибудь на исправление ошибок. Я даже не покраснела, и он очень мило объяснил, что ошибки – дело нормальное, что очень многие, особенно «пишущие люди», делают подобные ошибки (приравнял меня Мирский этой фразой к славному братству «пишущих»), что подобный факт называется….. невоспроизводимый медицинский термин; а в остальном всё здорово (здесь я пропускаю, что бы не обнаружить мою нескромность, все ласковые слова).
И побежала я в «РМ». Передала листки Арине Гинзбург, на бегу, не её бегу, и получила, всё на том же бегу, указание позвонить завтра. Остановка, её, на мгновение: «Каким именем подписывать»? – «Алёна Невская». Всё. Убежала.
Звоню не на завтра, а через три дня – не поверите, но всё время забывала. Днём времени никогда нет, а вспоминаю о необходимых звониках только после полуночи. Звоню. Женский голос отвечает: «Арина сейчас очень занята, а кто её спрашивает»? – Называюсь. «Одну минуточку, — говорит голос, но я знаю кому он принадлежит, видела в редакции, — Арина велела передать, — возвращается дама, — что ваш материал идёт в следующий номер, и просит не могли бы Вы взять другой псевдоним, а то А-лёна НЕВСКАЯ – слишком надуманно». Моя безумная радость о том, что «материал идёт», вылилась в безудержный смех. «Ничего, — говорю, — поделать не могу, фамилиё это моё, настоящее. По мужу же и того хуже»! – «?» — «Кончаловская». – «Ну почему же, «Кончаловская» — не так броско». Нет, настаиваю на Невской, выслушав тонну извинений за «псевдоним». Никаких псевдонимов же брать я, понятно, не хотела. Вся затея-то была, что если выйдет, вам газетки послать, родителей порадовать. А то бедные мои мамочки и папочки только и краснели всю мою тяжкую для окружающих пору становления и возмужания. Теперь вот – радость-то какая! Дочка в парижских газетах печатается. А то – псевдоним! Ни бабы с работы не поверят, ни соседки. Всем ведь не покажешь «оригинал» — письмо. (А вы вот теперь цените, какие я вам письма пишу – литература, ебёныть, «мир искусства»).
Пете я заранее ничего не говорила. Почти две недели. Мучилась, терпела. Ждала, когда собственными глазами увижу. А уж когда увидела! Но описывать, как я, с трепетом, шла в редакцию, как разворачивала дрожащим руками газету, как чуть не подпрыгнула от радости и как перечила на ходу всю заметочку мою реденькую – не буду, это описано тысячи раз до меня. Пришла домой, сразу позвонила Г. Повод был: будем ли мы праздновать Пасху вместе? Обсудили. Говорю про радость свою и просто физически ощущаю, как всё моё тщеславие, занимающее внутри меня всё свободное от дерьма пространство, пропитывается елеем. Г. поздравляет. Не буду врать и додумывать, не буду писать «кислым голосом», «вытянутым лицом» — не знаю, м.б. на самом деле чужая радость делает и тебя радостным, хотя я в это не верю, за исключением меня, родных и близких.
Потом приходит Петя. Я достаю алкогольный напиток, ни слова не говоря, наливаю. Выпиваем. Разворачиваю газету и тычу пальцем в своё имя. Петя: «А разве его Олег зовут»? – «Какой Олег»? Оказывается, Петя имени моего не видит, а видит какое-то глупое объявление[2]. Сто раз повторяю: «Да Алёна это, Алёна»! Наконец! Даже оторвался от телевизора, стал читать. А я уже ни улыбки до ушей, ни радости до задницы не скрываю. Петя сказал, что если б у него бы «диск» вышел, он бы тоже был безумно доволен. Вот. Так что складывайте мои письма в сафьяновые коробочки и храните вечно – будете потом на аукционах продавать.
…Ничего так я, впечатления о публикации длиннее самой публикации. Скромная.
… Сейчас еду (уже опоздала, хотя только в начале пути) к Екат. Борисовне. Петя матерится, наверное, ждёт меня в условленном месте. Сейчас нытья не оберусь. Чёрт! Хоть бы он тоже опоздал. Ну ни фига, это если б я вовремя приехала, он бы опоздал. Ну ладна. А Екатерина Бор. получает «РМ» и я, конечно, уже нахвасталась.
_________________
[1] В то время я училась в Institut Catholique de Paris и подрабатывала бебиситтингом у одной отчаянной француженки. Про неё ещё обязательно будет вскоре.
[2] Если я тогда так об объявлении про выставку великих художников – то дура абсолютная… Надеюсь, это просто собственное счастье мне тогда так глаза и разум затмило, ни на что иное, кроме себя любимой, не обратила внимание.
Ответить
Want to join the discussion?Feel free to contribute!