,

ПИСЬМА ИЗ ПАРИЖА. ПИСЬМО 3, ЧАСТЬ 1. 17 февраля 1991.



5 марта 1991. С другом Люком.

 

17.02.1998. Париж

 

Милые, дорогие, любимые мои. Приветики, приветики!

 

…У нас тут уже второй день – весна! Солнце яркое-яркое, небо синее-синее. 17 февраля. Зима с минусовой температурой длилась каких-то две недели. Снег, первый и последний раз видели мы позавчера. И снег-то – не снег. Так, мокрая, мерзкая гадость, но, таки, выбелил город к великой забаве парижских детей, которые наконец-то поиграли в снежки. А к вечеру снег сменился дождём и стало очень серо, серо и уныло[1]. Никак нельзя было ожидать, что вот так уходит зима, что утром, проснувшись, увидим такое синее-синее небо и яркое-яркое солнце. Тепло, радостно! Вдыхаешь как можно глубже, не можешь надышаться – так хорошо! И улыбаешься неведомо чему. Это самая моя любимая пора – самое начало – только надежды – и нет ещё никаких разочарований. И в это время года, ужасно, увы, короткое, веришь, что всё у всех будет хорошо. Voilà. Таковы лирические вступления, навеянные погодой и природой.

 

Я, как водится, пишу в оплачиваемое время, т.е. от Маши. Воскресенье. Самая высокая такса (в смысле тарифа, а не в смысле собаки) по выходным и праздникам. Франция теперь вновь вся не работает – школьные каникулы. У них здесь очень много праздников и каникул – и уж совсем тогда никто ничего делать не желает. Рас…дяи.

 

А Петя вчера купил себе орган. За 2000 Frs.  Безработный нищий турист, взял, да и купил себе игрушку, которую в Москве уже никогда бы не купил. Вот ведь ходил-ходил по музыкальным магазинам четыре месяца, мучал продавцов играя на всём, что только имеется. И доходился. Прибегает вчера взволнованный такой, огорчённый, и пугает меня с порога: «Ах, что случилось»! Я – почти в обморок. Хватаюсь за сердце, дрожащей рукой шарю валидол. Думаю: ну что ещё, Господи! Петя, не обращая на мой инфаркт ни малейшего внимания, судорожно лезет в свои закрома. Наконец объясняет, что орган, который он себе облюбовал, перед Рождеством подешевел с 4000 Frs до 2000 Frs., причём сначала в Samaritaine[2], а потом уже по всем муз. лавочкам, т.к. Петя ходил по этим вот лавочкам и рассказывал владельцам о ценах в Samaritaine, и что, мол, зря они за так дорого хотят продать этот орган, и что, мол, я лучше пойду в Samaritaine и там куплю. Хозяева лавок пугались[3] и через пару недель Петя с удовлетворением констатировал снижение цен по всему Парижу. Так вот, вчера, побывав в Samaritaine (в поисках бритвы для бороды – вернее, в приглядывании цен) Петенька обнаружил, что его любимый (в соотношении высочайшего класса звуков и цены) орган вновь подорожал на 1000 Frs. Какой удар! Какой ужас! Вот ведь – жизнь рушится! Надо, надо бы срочно бежать в лавку, где, о, Господи, может быть, может быть, он не успел ещё подорожать! Тогда надо срочно покупать, а то!!!! Даже вслух произнести невозможно, что тогда произойдёт. И смотрит на меня так…. В общем, спрашивает, как я думаю, можно ли сейчас купить за 2000 музыкальный, ох, такой хороший, такой необходимый, и, главное, какого уж никогда больше не будет, инструмент, если при этом у нас останется 500 Frs, а счёт на телефон должен вот-вот прийти, а уж про счёт за телефон –  это уже я молчу[4].

 

Вы бы видели Петины глаза!!! И что я ему ответила?..

 

Ну вот и развлекал Петя вчера меня и наших соседей звуками органа, которых у него целых 200! Этих звуков, все такие разные, красивые – от флейты до модного теперь – знаете, если пластинку на проигрывателе рукой туда-сюда елозить. Такие дела. Я-то всегда думала, что Петя как бы шутя говорит, что вот, де, присмотрел себе орган, гитару, муз. компьютер и т.д. Шуточки. Но если бы вы видели его с бегающими глазами, с прерывистым дыханием, с порозовевшими щеками, радость; такую детскую, такую в – уже исполненность – не верящую; будто это лишь сон, что сейчас такое невозможное счастье обернётся растаявшей лужей, что нужно покрепче прижать к себе добытую невероятную драгоценность и бежать, бежать… Ну да ладно. За это я теперь со смелым взглядом буду – даже НЕ буду – объяснять откуда понабрался такой счёт за телефон.

 

Ну вот, опять вместо того, чтобы написать: «Петя купил себе орган» исписала полстраницы.

 

 

Отработал Петя две недели. Говорит, что уже абсолютно освоился и уж мог бы работать один в таких условиях. М.б. Петя сам соизволит хоть что-то написать (теперь уже сомневаюсь – и без органа он не очень-то писал…). Попытаюсь объясниться за него. Больше всего его поразила тележка, привозящая еду из кухни… Как-то, в первые дни своей трудовой деятельности, Петя решил, что сошёл с ума, что вот он – п…ц (помните шутку: стук в дверь, — Кто там? – П…ц. – Что надо? – Пришёл). А дело в том, что видит и не верит Петя своим глазам, как тележка с едой для больных выезжает из лифта, проезжает за угол коридора совсем т.е. абсолютно самостоятельно, т.е. без какой-либо человеческой или собачкиной- кискиной помощи. Заглядывает Петя за угол, за который тележка укатила, стоит одна, дымится обедами, ждёт, когда подойдёт сестра и развезёт еду дальше по палатам. А тут и сестра выскакивает из своей сестринской комнаты, потому что когда тележка прибыла на щитке, на каком надо, загорелась лампочка и зазвенел звонок – мол, торопись, а то остынет. Вот так вот. А вы говорите – разовые шприцы, разовые шприцы[5]! Тележки с едой сами туда-сюда разъезжают! Обратный путь чуда Петя уже проследил. В полу вделана металлическая лента, от сестринской в лифт. И если вспомнить физику-химию, а главное машинки на аттракционах нашего детства, то можно догадаться каким образом сие чудо возможно. А ведь, к слову, на телеге вкуснейшие индивидуальные (какой больной что заказал) разнообразнейшие обеды[6]. Вот вам и разовые шприцы.

 

А на счёт самой медицины Петя не в восторге. Считает, что как врач он по уровню своему выше многих, которых здесь видел. Что есть некоторые недостатки в организации лечения больного. Например, infermiers не в праве дать некоторые элементарные и очевидные лекарства с тем, чтобы снять боль или ещё чего подобное, а вынуждены дождаться доктора, чтоб доктор назначил. Причём назначение медикаментов делает не хирург, а анестезиолог[7]. Так что хирург только режет да шьёт. Не лечит.

 

А однажды Петя «вправлял мозги» своим коллегам. Попросила как бы «главная» infermière-ша нашего умного Петеньку перепроверить у больного группу крови, а то в лаборатории что-то напутали, а надо ставить капельницу – кровь капать[8]. Ну Петя и объяснил этим бабам безграмотным[9], что группу крови-то он проверит, а кто резус проверять будет?! И возможно ли с неведомой кровью ставить человеку капельницу именно кровь капать? Ну дело? Infermière-ша была вынуждена признать свою неправоту. А Петя поимел ещё более уважительное к себе отношение. Вот какой он у нас умный! В основном же и в общем его отзыв – говно[10]!

 

Ну и с завтра, т.е. с понедельника, Петя будет работать в операционном блоке. Я счастлива неимоверно! Главное, ну конечно же, в том, что будет Петенька приобщаться уже к хирургии, а не к раздаче таблеток. Но ещё что замечательно, работать он будет с 12:00 до 20:00, а не с 14:00 до 22:00 как работал дол сих пор. Это означало, что обед наш имел место быть в 23:00 – ну, не то, чтоб обед, с супом, но как бы самая обильная, по существу – единственная наша трапеза. Мы не голодали весь день, разумеется, но Петя, проснувшись в полдень, выпивал кофе и уходил работать, где его правда кормили в 20:00, но не всегда оставались «лишние порции» (от больных) с «основным» блюдом, а им же, работничкам, полагалось только салат с холодным мясом, или рыбкой, сыр, йогурт, сок, какой-нибудь фрукт, хлеб. От больных же (не в смысле объедков, а в смысле лишних порций) остаётся, кроме прочего, ещё и всякие там пирожные – кремы – шоколад. Если же ничего не остаётся, то сестра звонит на кухню (не сестра, а femme de chambre[11]) и врёт нагло, что не хватило двух обедов, которые тут же и доставляются (см. выше каким способом). Но всё это в строжайшей тайне, поскольку даже если и так остаётся (например, обед на больного заказан, а больной и голодный подвергается какой-то процедуре), то съедать работникам излишки – категорически запрещено, надо выкидывать. А то воровство получается. Никто этого конечно не выполняет, но шухерятся. Мне, как тоже «работничку» здравоохранения, тоже перепадает жирного и вкусного по месту моей службы, которое, кстати, переменилось, но об этом позже. Вернувшись же домой Петя застаёт меня верно-голодной, вот мы и объедаемся с 11 до 12 вечера, после чего Петя колобродит часов до 2 – 4, а я ложусь спать на очень сытый желудок. Да и не спать, а мучиться от шума Петиной жизнедеятельности, от телевизора, курения, хождения в сортир, доставания из холодильника прохладительных напитков – всё это на всё тех же 15 м2. Ну, Слава Богу, пришёл этому конец – с 12 до 20 это вам не с 14 до 22. При том, что практически каждую субботу и воскресенье я сижу с Верочкой, то у меня вовсе не оставалось времени выспаться.

 

Место моей службы, то бишь практического стажа моей идиотской учёбы, переменилось, потому что идиот[12] главный медбрат клиники меня выгнал. За что? Прикидываясь больной, я не ходила в клинику, а отсыпалась дома. Первый раз прошло. А во второй раз («болела» я по неделе) я позвонила ему, сказала, что я совсем маленькая и совсем больная. Он очень мило посоветовал мне оставаться дома и ухаживать за собой (soignez-vous). Пожелал всего наилучшего и позвонил, падла[12], директрисе моей школы сказать, что такие стажёрки как я ему не нужны. Voilà, теперь я мучаюсь в другой клинике, ужасно обшарпанной и далеко не такой шикарной, хотя тоже частной[13]. Со мной вместе работает чёрная двадцати-пяти летняя соученица. Как бы в подружки мне. Ну вот думала ли я когда-нибудь, что «подружкой» у меня будет негритоска[14]. Хотя, когда с хххххх[17] общаешься, они не выглядят такими же мерзкими[15], как в метро. Вроде бы даже и человек. К слову, я хххххх терпеть не могу куда сильнее, чем не могу терпеть хххххх. И не я одна, а все, оказывается. Потому, что некоторые племена хххххх к чему-то стремятся, учатся, волосы свои усердно выпрямляют или в миллион косичек заплетают, чтоб как-то выглядеть поприличней. Хххххх же – фу, гадость. Вообще ни черта не делают, пьют кофе, подпирают стены и тупо смотрят на женщин. Хххххх в «учреждениях» много, хххххх – ни одного[16]. Хххххх только и умеют, что открыть лавку в которой всё стоит в десять раз дороже, зато работает с раннего утра до глубокой ночи в любую погоду и в любой день календаря, тогда как по воскресеньям все магазины наглухо закрыты, вот и живут эти хххххх[17] в своих лавках, заодно и наживаются слегка на забывчивости парижан, не купивших что-то необходимое в магазине в нормальное время суток. (Долго сомневалась, оставлять ли весь этот пассаж в тексте ныне, в 2021 году, но правды ради оставила: напомнить, как мы, советские расисты, воспринимали мир едва выбравшись из своей клетки физической и ментальной. В целом перепечатывая те страинные письма «министерстом правды» не хочу быть: как было, так было, что писала, то написала).

 

Всё время меня куда-то заносит с прямого пути моего повествования.



Поскольку фотографий от описываемого времени совершенно нет, то вот — с подругой Тамарой в Москве на Арбате приблизительно накануне отъезда в Париж.

 

Так значит в «подружках» у меня совершенно чёрная негритянка. Мы с ней «разговариваем» в часы досуга. И после всех трудов мы вместе идём к метро. Думается, что я ей также в тягость, как и она мне… хотя, только я запрячусь в пустой палате с книжкой, она тут как тут. Книжек никто не читает, но все мешают мне и читать, и писать. Делать в этой клинике также нечего, а, главное, смертельно не хочется. Ну затем ли я приезжала в Париж, чтоб ухаживать за вонючими бабками. До сих пор мне благополучно удавалось избегать каких бы то ни было прикосновений к чужим несчастным кожным покровам. Скорей бы вопрос с документами решился – не могу больше. …(зачёркнуто в оригинале)… сраные эти клиники… и сознание полной бессмыслицы, никчёмности – да ещё и без оплаты, т.е. уж совсем абсурд. Так жалко времени – ведь практически убивается весь день. Да ещё и в напряжении нервном всё время держат. Давеча объявили контрольную работу. Я была уверена, что, как и всюду здесь будет «угадайка» (на вопрос предлагается несколько ответов, тебе же остаётся только крестик ставить). В крайнем случае, думала я, будет устный опрос. В условия игры входило то, что не прошедшие эту дурацкую контрольную из школы выгонялись без диплома и без возмещения хотя бы части от уплОченных 4.500 кровных франков. Петя долго меня дразнил, что я получу «2», выгонят меня из школы и придётся мне возвращаться в Москву с позором. Я даже как тринадцатилетняя писюшка перед экзаменом в 8 классе пыталась прочитать хотя бы пару уроков. Говорила ли я вам, что каждую неделю на теоретическом занятии нам выдавали по 10 кг мелкого французского текста на все эти страшно увлекательные темы по поводу строения бренных тел и по уходу за ними? Что бы мы учили дома (вот всё брошу и буду учить!). Так что к моменту проверки моих глубоких знаний у меня было уже 100 кг. того, что я должна была бы знать, да ещё на басурманском языке. Пару уроков мне прочитать не удалось, не удалось прочитать и одного. И вот иду я со светлой головой на контрольную работу. Каково же было моё возмущение, когда я увидела количество свободного места, оставленного на розданных листах с вопросами, и которое я должна была заполнить своими ответами. Всплакнула я в душе от обиды-негодования и собралась идти к директрисе объявлять, что не умею я писать по-французски, и читать не могу, зато могу согласиться на компромисс: они меня спрашивают по-французски, я им отвечаю по-русски. Но взглянув на мымру, приставленную к нам следить, как бы мы не передрали всё из своих учебников, поняла я, что торг тут не уместен. Пришлось, мысленно, поблагодарить их за то, что хоть предупредили и дали возможность подготовиться, т.е. взять с собой словарик. Жалобно переглядываясь с мымрой, я с грехом перевела вопросы, которых было неимоверно много. И поняла я, переведя, что если я буду, отвечая, думать над грамматикой чужого языка, то успею ответить на одну десятую одного вопроса. Плюнула я на правописание и начала отвечать…

 

Хотелось бы мне посмотреть на лица читающих мои каракули и получить хоть часть того веселящего удовольствия, которое я им доставила своими французским…

 

Потом моя учительница сказала мне, не сумев сдержать похохатывания, что что я замечательно ответила на все вопросы кроме последнего и сама же предположила, что мне просто не хватило времени, с чем я согласилась, поскольку так оно и было. На вопрос, что я буду делать с больным, страдающим недержание мочи, я ответила: прикреплю специальную банку для мочи (т.к. в моём словарике было всего 5,000 слов), постелю пелёнку и…. буду следовать предписаниям врача. Всё это я судорожно писала под скучающим взглядом мымры, т.к. за одну минуту до этого все мои товарки посдавали свои работы. Не знаю, что они там так долго делали, я-то по словарю шукала.

 

…Сегодня уже вторник, 19.02.1991. Пришла из «школы», где вручили для работы над ошибками мою злополучную контрольную. Получила я за неё 5,6 баллов по десятибалльной системе или из 30 возможных «точек[18]» набрала 17. Чтоб по достоинству оценить мои глубочайшие знания скажу, что самая отличница набрала 21. Негритянка, которая работает со мной и очевидно самая глупая – не видела (не знаю, сколько она получила); вторая негритянка из «класса» — 8; и последняя из нас пятерых, полу-негритянка, — 18. Так что я не худшая! И это меня поразило больше всего. Но как же надоело это уродство – вы и представить не можете. Каторга.

 

…Весна уже в полном разгаре. Стараюсь гулять по красивым местам, под солнышком, и вспоминать, что я в Париже.

 

продолжение следует….

предыдущая часть здесь…

а самое начало тута…


[1] Это моё собственное стихотворение:

Серо, серо и уныло,

Дождем испачкало — не умыло.

Ранней осени — ранний холод

По любви плач — по любви голод.

Только память любви и света

Возвращает в прошедшее лето.

Ну а в памяти — много ль толку —

Помнить нежность — всего лишь? только?

Дождь в окно, как о крышку гроба —

Чтоб проклясть всё! забыть всё — чтобы!

август 1984

[2] «Очень большой универмаг в самом красивом центре города» (примечание от даты написания письма)

[3] Шучу, шучу.

[4] Поскольку много чаще пользовалась, в том числе звоня в Москву, хотя в Москву мы старались звонить из телефонов-автоматов не улице.

[5] В СССР тех времён одноразовых инструментов не было. Шприцы были из стекла и металла их следовало стерилизовать, что не всегда производилось тщательно.

[6] В больницах СССР кормили столь отвратно и скудно, что родственники были просто обязаны приносить еду из дома, суп в банках, второе, всё остальное… 

[7] В данном месте я явно всё перепутала или неправильно поняла. Бред одним словом.

[8] Что-то опять непонятную чушь тут пишу. Наверное опять то ли всё напутала, то ли изначально неправильно поняла.

[9] Обычное моё хамство той поры: на самом деле во Франции infermier это гораздо выше, чем медсестра в России, три года серьёзного обучения, чтобы стать старшей infermière надо иметь много знаний и опыта.

[10] Опять вру.

[11] Скорее всего как-то по-иному называлось, но в момент написания письма я сделала такое примечание-пояснение: «комнатная женщина», та, которая ответственна за еду. На самом деле такой должности кажется нет. Есть aide-soignante, что-то вроде санитарки, но шире).

[12] Очень напрасно я на него ругаюсь, я бы его месте меня бы ещё раньше выгнала бы. Не так давно обнаружила среди бумаг мой «диплом» о той смешной учёбе с комментариями про стажировку: «на больных не обращает никакого внимания, находит пустую палату и прячется там, чтобы читать книжки; диплом не выдавать»! Диплом по блату таки дали с отметкой «passable».  

[13] Видать в то время я ещё не знала, что «клиника» это по определению частное заведение, в отличии от больницы.

[14] В те далёкие времена это слово не звучало столь оскорбительно и неполиткорректно, как ныне.

[15] Да, мы были расистами в СССР.

[16] Это весьма сомнительно.

[17] Тут приходится устроить самоцензуру, поскольку если я оставлю оригинальные определения, меня по нонешним временам не то, что во всём интернете забанят, но ещё чего не доброго в каталажку сведут.

[18] Points, скорее не «точки», а «баллы».

продолжение следует….

предыдущая часть здесь…

а самое начало тута…

0 ответы

Ответить

Want to join the discussion?
Feel free to contribute!

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.