ПИСЬМА ИЗ ПАРИЖА. ПИСЬМО 2, ЧАСТЬ 2
продолжение отсюда (обязательно читать пояснения по цифрам в конце письма). Февраль 1991
…И – в скобках – когда были в это воскресенье у Б., Е.Б. подарила нам четыре шикарные кружки. Красные, с золотыми слонами и лошадями. Для нас и для гостей наших предполагаемых. А я недавно купила наикрасивейшие тарелки – чёрные, сколько-то там угольные, т.е. не круглые, а главное – небьющиеся. Всюду предлагают всевозможные предметы такого вида, от пепельниц до ведёрок для шампанского, так что постепенно я соберу такой полный комплект. Второе достоинство этой посуды, кроме того, сто не бьётся – не дорого. В общем, коенчно, всё не дорого, когда получаешь зарплату, и когда не надо покупать всё-всё-всё, от салфетки до сковороды. Одну кастрюльку я всё же купила, плюс одну мне дала мадам Э[1]., она же выделила сковороду – огромную и глубокую – и ни одной крышки! Можно и купить крышку отдельно, но стоит она не менее 25 франков – жалко. Я всё продолжаю подрабатывать у Бешамель, иногда – у М.М. Денег хватает, но экономить надоело.
Покупая всякие штуковины для нашего «дома», я, конечно же, таскалась в район Барбеса (Barbès — Rochechouart[2]). И каждый раз слыша русскую речь сердце сжимается. Даже шутить по этому поводу не могу. Сволочи! Это ж надо было извести 1/6 часть суши[3] до той очумелой степени, что рыться в помойках Барбеса мы почитаем уже за счастье. TATI[4] – предел воображения и мечтаний, но даже и TATI стал недоступен по ценам. И разбегаются глаза, и руки дрожат от вожделения и нетерпения хоть что-то купить на десятифранковых распродажах[5]. И кружится голова от обилия выбора, а что выбрать, когда надо – всё?! Я успокаивала себя тем, что я-то всё же три месяца уже здесь[6], и виза моя до 4 марта, и вижу я не только эти помойки, но сограждане мои несчастные, приехали чудом на две недели в Париж, и вот она – мировая столица! Не слышала я русской речи в тех местах, которые фотографируют для открыток[7], и в нормальных магазинах что-то нет русского языка. Сволочи! Я ужасная патриотка. Особенно здесь. Петя удивляется, что я защищаю свой народ от нападок и усмешек французов. Мне кажется, что только мы сами можем смеяться над нашими бедами, как, например, колбаса.
Я не могу больше писать об этом, что-то разошлась в своих патриотических чувствах сидя в Париже. Это так всегда бывает. Вы уж меня простите, я всё же за вас переживаю, да и за себя. Но, чёрт возьми, действительной, порой стыдно признаваться, что ты русский поскольку тем самым ты признаёшься, что — нищий и убогий.
Ох, ох, жизнь. И вот опять хочется спать, и такая лень во всех членах. Ещё одно убитое утро. Я, как вы понимаете, пишу всю эту галиматью не в один присест, поэтому уж не взыщите за бессвязность повествования и возможный повтор одного и того же. Сама я свою бредятину не перечитываю, понятное дело. Уж читайте, что дают.
Так что я там писала? Забыл. Ну это всё фигня.
Перейдя, по работе, от посудомойки до aide-soignant (помощница страждущим) и хитрО поменяв свой график так, что прихожу в 9 часов, а ухожу в 12, жизнь моя пошла веселей. Научилась готовить себя к выходу всего за 1 час, а не за два, как раньше. И, как вы понимаете, вставать в половине восьмого, как я встаю теперь, это не то, что в 6 утра! В клинике тоже было бы не плохо, если бы моя самая важная начальница, та, которая посуду моет, не продолжала бы своё надо мной добровольное шефство. Только сяду я писать вам, как приходит эта стервь и выпучивая свои овечьи глазёнки, вернее – глазёнки овцы, страдая всем своим существом, она всплёскивает руками и причитает, что я опять пишу, а не работаю. Всё норовит что-нибудь свалить на мою голову. Я мило улыбаюсь и посылаю её на фиг, молча, но гордо. Как она говорит, я ни черта не понимаю. Её подружки, уборщицы и посудомойки, которые собираются у неё, говорят так же. Я-то всё с приличными людьми привыкла общаться, чья речь отчётлива и ясна. Вообще, все французы ужасно болтливы. Их рот не закрывается ни на минуту. Даже если им не с кем разговаривать, например, в сестрической комнате никого, только я – известно какой собеседник – они, француженки, медсёстры, без конца разговаривают сами с собой, что-то приговаривают, причём не вот, что бы под нос бурчать, а громко. Осмысленно. Я и по-русски не особо разговорчива была, ну а с незнакомыми людьми – совсем уж немая, и здесь мне трудно привыкнуть к такой многословности… Приходит какой француз к М.М., улыбается во всю дурь, и произносит монолог: «A-a-a! Bonjour, Macha! Comment ça va? Ça va! Très bien! Tu es très gentille! Et! O! C’est petite ta FILLE ! Bonjour, ma petite ! Tu vas bien ? Tout est ça va ? Ça va! O! Chérie! O! Petite fille! etc… Tu es superbe! Superbe»! Итого монолог минут на 10, а сказал только «Здравствуй».
Для меня самая большая трудность поcреди такого потока доискаться до смысла. Что ещё характерно всему этому среднему и младшему мед персоналу, они между собой так разговаривают, в минуты отдыха, что до смысла и не надо доискиваться. Что-то говорят, лишь бы говорить. Под боком такая война уже целую неделю идёт – ни слова.. Франция всё же тоже принимает участие в войне. И, косвенно, этот кризис касается всей экономики, всей жизни. Телевизор, радио, печать не умолкают. Здесь же никто бы и не узнал, что война идёт. Не знаю, показывают ли у вас эту войну как следует, у нас без конца. На самом деле страшные. Жуткие вещи. Хорошо – далеко. А советские евреи продолжают туда ехать, прямо под ракеты[8]. Показывали по телеку, как проходит обучение гражданского населения в Израиле пользоваться противогазом. Сидит народ, израильский, кто-то на себе демонстрирует, рассказывает, и титры – для израильтян –по-русски! Я чуть не реву в такие моменты.
Только вчера, в моём отделении, выяснила, что все девушки, которые ставят капельницы, берут кровь из вены, делают уколы, перевязки, ну и «туалет», «кровать» больных – это не мед сёстры (infirmières), а всего лишь сиделки (aide-soignantes). Infirmier же всего один на отделение и он (она) страшно главный. Важный и ответственный. Так что есть своя сермяжная правда, что советским расп…ям врачам надо три месяца подтянуться до уровня infirmier, а в то время поработать aide-soignant — это должность соответствует нашим медсёстрам, только здесь ещё каждый день перестилают постель, обмывают твои бледные и несчастные кожные покровы, и относятся к больным, как к людям, а не как у нас. Врач- хирург только оперирует и потом, если надо, приходит пару раз взглянуть на больного, прописывает лекарства, но лично не пишет, и больше не появляется[9]. Infirmier не делает «туалет», «кровать», так что Пете очень повезло – не работать как aide-soignant, поскольку ,так он признался в доверительной беседе, не любит он мыть жопы бабкам, тем более больным, а тем более- дедкам…
Спирт им дают- канистрами. Ни разу не видела, чтоб кто-нибудь хоть глоточек сделал[10]. Им (спиртом) здесь, грешно сказать, ручки дверей протирают!
Что ещё милого сказать о французах? – все они беспардонно разглядывают мою тетрадку с этим письмом, а в моё отсутствие пытаются читать. Не задумываясь берут мой словарик, мою ученическую тетрадочку, и как бы так и надо При этом ржут мерзко и на все лады удивляются моему мелкому подчерку. Невдомёк им, что тетрадка денег стоит, а я экономлю.
Едят, то есть обедают, они здесь организованно, в столовый. Приятная такая комнатка с картинами, опять же, как и повсюду. Наша «Прага» и 10 лет тому назад была захудалой котлетной, по сравнению с тем, что они тут едят. Это понятно. Но почему они в рабочее время дуют вино и пиво – я никак не осознаю. Такие маленькие, красивые, но пластиковые бутылочки с красным, наверняка вкусным, вином. Обед их для них стоит копейки – 18 фр. Если бы мне не надо было ходить кормить Петю – ей Богу, здесь бы обедала (всё время кажется, что я это уже писала, что постоянно повторяюсь; это от того, что я не прекращаю моего мысленного письма к вам и забываю, что написала действительно, а что только в воображении).
[1] Если правильно помню, семья нашего «блата» в министерстве внутренних дел.
[2] Самый чёрный и бедный район Парижа в ту пору.
[3] СССР очень гордился своими размерами, так и говорил про себя «одна шестая часть суши».
[4] Самый дешёвый не продовольственный магазин
[5] 10 франков в ту пору примерно полтора доллара. В районе Барбеса было много магазинов поношенного или просто очень дешевого.
[6] «Уже» три месяца! Старожил!
[7] Неправда, туристы русские везде были, только русских туристов тогда ещё очень мало было.
[8] Во время войны в Персидском заливе, Ирак устроил «кампанию по бомбардировке Израиля, в безуспешной попытке спровоцировать ответные действия Израиля». 17 января – 28 февраля 1991. «39 ракет «Аль-Хусейн», основанных на ракетах «Скад», взрываются в городских центрах Израиля. В результате этих взрывов погибли 74 мирных жителя и более 230 получили ранения. По данным Министерства иностранных дел Израиля, материальные разрушения составляют: «1302 дома, 6142 квартиры, 23 общественных здания, 200 магазинов и 50 автомобилей». Википедия.
[9] Возможно опять вру
[10] В СССР пили не только медицинский спирт, но всё, что течёт и не дышит. Хоть жидкость тормозную. Потому за всеми спиртосодержащими жидкостями был строгий и бесполезный надзор.
Ответить
Want to join the discussion?Feel free to contribute!