Подарочек

 

 

ПОДАРОЧЕК

 

Дзынь-дзынь. Звонок в дверь.

 

— Кто там?

— Вам посылка.

— Я ничего не заказывал.

— Антон Александрович N? Ваше имя указано.

 

На пороге мужчина, лет пятидесяти, приятного вида. На почтальона не похож. Никак. В руках небольшая коробка.

— Вам надо расписаться в получении, — мужчина без приглашения переступил порог.

— Простите…. – я попытался преградить ему путь, не получилось.

— Мне необходимо Вас ознакомить с содержанием пакета и проинструктировать, – незнакомец закрыл за собой дверь изнутри и направился ко мне в комнату.

 

Нет, не то чтобы мне стало страшно, что меня ограбят, или ещё какая уголовщина, но стало муторно.

 

Задумался об этимологии и анатомии выражения «засосало под ложечкой». Никогда раньше не задумывался, а тут вдруг отчетливо почувствовал: где это, что это, и почему именно «сосет». И даже форму «ложечки» ощутил. Отчетливо.

 

— Вы позволите? — мужчина снял пальто, повесил на спинку стула перед компьютером, поставил коробку на низкий журнальный столик возле дивана. Никакого позволения он на самом деле не спрашивал. Диктовал. А я подчинялся. В собственном доме. Глупо как-то.

 

Мужчина извлек из коробки часы. Допотопного дизайна «электронные» часы на ножках с квадратными зелеными цифрами.

 

— Я никогда нигде не заказывал будильников. Это ошибка, — я судорожно попытался восстановить в памяти весь архив моих заказов через интернет. Нет, никаких часов не всплывало.

 

— Это подарок, — мужчина поставил часы на стол.

— Но мне не нужно подарков. Тем более будильников. Кто-то пошутил?

— Ну зачем же так скоро отказываться от подарков? Разве подарки случаются в жизни так часто? Тем более, подарки судьбы.

 

Отлегло. «Ложечка» расправилась и никто больше под нею не сосал.

 

— Ну и кто этот умник, что посылает мне подарки судьбы? Вах? Жуковы? Козловы? Шуточки у вас всех!

— Это не шутка, — визитер остался непроницаем, — Ваши друзья Вам ничего не посылали. По крайней мере в данном случае и со мной.

 

Тоска вернулась. И это тошнотворное ощущение в груди, и в животе. Я посмотрел на пришельца повнимательней.

 

Абсолютно неописуемая внешность. Неопределенная. Как и его возраст. Не старый, и не молодой. Средний. И средняя внешность. Хуже средней — никакая. Приятное, или неприятное, лицо; дорогая (или дешевая) классического вида одежда; рост, телосложение, волосы, голос, взгляд… Нет, голос всё-таки выделялся. Голос глубокий, проникающий насквозь, обволакивающий, гипнотизирующий. Монотонный и без эмоций.

 

— Вы не хотите присесть? — предложил незнакомец, — В ногах правды нет.

— Нет её и выше, — шутки не вышло.

— Почему выше правды нет? — тоном утомленного тупостью учеников преподавателя отреагировал незнакомец, — Выше как раз правда есть. И вот вам того доказательство, — выдвинул будильник в центр стола.

 

Мерзкая пластмассовая коробка с длинным рядом мерзких зеленых цифр.

 

— Что-то слишком много времени на ваших часиках. Цифирики не умещаются.

— Много? — невозмутимый визитер едва двинул бровь, — Много времени не бывает. Особенно когда речь идет о времени собственной жизни. Впрочем, это как посмотреть. Может кому действительно много. А кому-то и вовсе не надо было никакого времени давать.

 

Припомнился «Мастер и Маргарита».

 

— Послушайте, я не знаю, кто Вы такой, кто Вас ко мне прислал и с какой именно целью, но я не могу сейчас с вами разговаривать. Мне работать надо. Хотите пофилософствовать, заходите вечером, раз уж познакомились. Пива попьем, поговорим. А теперь мне действительно некогда.

— Это хорошо, что Вы цените своё время. Значит, и подарочек сумеете оценить по достоинству. Эти часы показывают, сколько именно времени осталось до вашей смерти.

 

«Ложечка» свернулась в трубочку, и я впервые узнал, что «холодный пот» он и вправду холодный. И очень обильный. И…

 

— Простите. Мне надо в туалет.

 

Чушь всё. Бред. Наваждение. «Мастер и Маргарита», конечно, гениальная книжка, но не слушать же мне всю эту ахинею в натуральном виде прямо сейчас и теперь от совершенно незнакомого чувака в собственной квартире! «Псих? Шпион»? — Ха-ха, как все люди друг на друга похожи.

 

Мужчина сидел на диване как ни в чем не бывало. Спокойно. Уверенно. Без излишнего хамства «развалясь», и без излишней скромности «на краешке». А ведь сидеть на мягком низком диване с достоинством и без фамильярности – трудно…

 

Я тупо встал посреди комнаты.

 

— Да Вы не нервничайте так. Ничего ведь страшного не произошло. И не произойдет. Если Вы сами, конечно, ничего страшного не сотворите. Да и садитесь же, наконец. Неприятно, знаете ли, разговаривать сидя с человеком, который стоит. А поговорить нам всё-таки надо.

— Вряд ли. Не надо. Вы понимаете, я даже не знаю, как бы Вам сказать? «Не верю»? — Слишком глупо звучит. Разумеется, не верю. И не понимаю, что Вам от меня надо? Вы бы хотя бы представились, что ли.

 

— Я Вам сейчас представлюсь, конечно, но Вы же мне опять не поверите. Это нормально. Верить — самое сложное для человека. Человеку необходимы тактильные доказательства. Самому потрогать, руку вложить. Люди неверущи, трусливы и подозрительны. Так что зовите меня Гавриилом Григориевичем. По профессии — посланник. Если хотите — почтальон. Мне было велено принести Вам посылку, я и принес.

— Ок, принесли, спасибо. Вы можете теперь оставить меня? Я не хочу быть невежливым.

— Нет, не могу. В мои обязанности входит, как я уже говорил Вам, объяснить особенности использования подарка. Увы, у меня нет печатной инструкции. Дело индивидуальное.

 

Голова моя опять поплыла. Абсурдность происходящего не вызывала сомнений, но упрек в «подозрительности, трусливости и отсутствии веры» безошибочно отравил ядом детского противоречия. «Все люди», быть может, и такие, но лично Я — иной.

 

— Разумеется, Вы не такой как все. Поэтому и подарочек — именно Вам.

 

Вздрогнул. Ну конечно! Ну конечно он читает мыли! А как же иначе! Во всех романах вся подлая сволота читает мысли!

 

— Да, читаю. Но зачем так сразу «подлая сволота»? Я Вам ничего плохого не делал. Наоборот. Я пришел Вас облагодетельствовать.

 

Чёёёрт! Я рухнул на пол, в корчах, потерял сознание, меня вырвало, застонал, умер. Нет, продолжал стоять.

 

— И об одном Вас нижайше прошу, не называйте меня ни Чертом, ни Дьяволом. Я подобной чести не удостоен.

 

Я рухнул в кресло напротив.

 

— Я не стану теперь отнимать ваше драгоценное время философскими, экзистенциальными, а уж тем более теологическими беседами. Вы ещё не совсем готовы. Теперь я только поясню Вам сущность подарка. Это, как Вы видите, часы. И как Вы справедливо заметили, на циферблате этих часов сейчас много цифр. Это секунды. Это то количество секунд, которые Вам отпущено прожить. Если Вы приглядитесь ещё внимательнее, часы идут в обратном направлении, и последние цифры быстро меняются. 9,8,7,6,5,4,3,2,1,0… Секунды исчезают быстрее, чем мы успеваем их подсчитать. Мы их не замечаем. Шестьдесят секунд — минута. Пустяк. Но шестьдесят минут — час. Уже существенно. Вы это понимаете. Сколько времени мы сейчас впустую потратили на бессмысленную перебранку о необходимости моего присутствия здесь? Полчаса? Больше? Стали бы Вы столь бездарно терять время, глядя на этот циферблат? Вряд ли. Ваша жизнь дана вам, людям, единожды и на очень короткий срок. Каждый человечишка уверяет, будто чрезмерно ценит свою жизнь. И каждый теряет время жизни совершенно бездарно.

 

— Вы не могли бы выкинуть эти ваши часы в окно прямо сейчас? Или мне это сделать самому?

— Вопрос из раздела FAQ. Вы не можете выкинуть эти часы, — монотонно ответствовал пришелец.

— Почему это не могу? Кто мне запретит?

— Никто. Вам никто ничего не запрещает, и никто ни к чему не вынуждает. Просто эти часы выкинуть невозможно .

— Ха! — Я приподнялся с кресла, схватил часы. И упал обратно. Рука проскользнула по пустоте.

 

— Часы находятся не в том измерении, чтобы Вы могли до них дотронуться, — голос невероятного визитера не передавал никаких эмоций. Ровный, спокойный, убаюкивающий. Властный. — Видеть Вы их можете, но потрогать – нет.

 

— Я…

— Я знаю, Вы, как человек сугубо технического образования, не поверите ни единому моему слову относительно многообразия окружающего Вас мира. В любом случае, сейчас не самый удачный момент для подобных объяснений. Просто поверьте мне на слово: мир совсем не такой, каким его представляют себе люди. Люди находятся в самом начале познания мира. Но современные люди, увы, слишком заносчивы и самоуверенны. Ещё вчера люди были доверчивее. Они ещё верили в чудо, верили в Бога. И Бог давал им чудеса. А нынешнее человечество, как дети в возврате 6 лет: они только-только выучили алфавит, и теперь постоянно дерзят родителям: «Мама такая глупая, она даже не знает, сколько будет два плюс два».

— Чудес не бывает, — поддаваясь на провокацию промычал я. Дитя. И густо покраснел.

— Вы не верите в чудо? — изобразил бровью удивление незнакомец, — Досадно. На самом деле, человеку без чуда нельзя. Человек без чуда скатывается к прямолинейной деградации из ничего в ничто.

 

Я больше не перебивал. И Гавриил Григориевич продолжил:

 

— На самом деле, чудо многие знают. Не все осмелились рассказать: засмеют, к докторам да аптекарям сопроводят. Но чудесного в жизни множество. Была бы охота открыть глаза и посмотреть. Но вы, человечишки, вы как-то умудряетесь всё время не туда и не вовремя смотреть. Да и видите вы, по большей части, совсем не то.

— А тебе вот повезло. Тебе такой подарок! С ним ты уже точно перефокусируешь все твои взгляды. Ты ведь любишь фотографировать? Глубина выдержки. Свой личный взгляд, поиск интересного ракурса и необычные детали в макро. Часики тебе таким хорошим таймером сыграют, напрасных снимков делать уже не захочется. Суть.

— А ты, неблагодарный, — выкинуть! Ты только подумай: знать момент своей смерти! Это же власть! В отличие от простых смертных, ты можешь спокойно спланировать все свои дела, вовремя их начать, и вовремя кончить.

— Сколько вас, людишек, всю жизнь елозит по земле, вот-вот намереваясь сделать нечто главное в своей жизни. И умерев ровно накануне. Ты представляешь, как это обидно, умереть накануне самого главного в твоей жизни? Ни романа написанного, ни фильма снятого, ни дерева, ни дома, ни сына. Один треп. Одни благие намерения. А тебе повезло. Ты избавлен от самой пагубной западни человечишек — от бесплодной суетности. Все эти мечты и разговоры о том, что надо сделать то, и надо сделать это, что вот-вот начнешь, вот только… Суета сует. Быт в оправдание бытия. А часики тикают…

 

— Ты только посмотри на твой подарочек, — я и не заметил, когда зловещий благодетель перешел на «ты», — Посмотри на все эти цифры. На первый взгляд, действительно, кажется, будто их много. Очень много. «На циферблате не умещаются». А сколько на самом деле? Секунд, часов, дней, месяцев, лет? Подсчитаешь? Или страшно? Я бы на твоем месте подсчитал. Хотя можешь и не считать. Пока. Главное — иметь всё время перед глазами. Видеть воочию, так сказать, как «тикают часы». С какой скоростью. 9,8,7,6,5,4,3,2,1,0… Всё. Новая минута пошла. И никто не в силах ни замедлить ход, ни перекрутить стрелки…

— Единственное, что ты в праве сделать со своими часами — это остановить их. Раз и навсегда. Выпрыгнуть из окна, например. Броситься под поезд. Только зачем? Ты прекрасно знаешь, что всё равно умрешь. Ну и что? Зачем же подгонять этот момент? В смерти ты наверняка скоро будешь, но в жизни второй раз не побывать. Так неужели не интересно посмотреть, как и что тут происходит как можно дольше? Я вот никогда не понимал самоубийц. За исключением неизлечимо больных и матерей умерших детей. Им я прощаю сию слабость. Остальные — просто глупцы. Добровольно отказываться от подарка, которого не преподносят дважды. Что бы там ни говорили религии на этот счет, но мы-то с тобой — мужик фамильярно подмигнул, — материалисты — мы всё понимаем. Ты ни в какое окошко прыгать не станешь.

— Иной власти над часами у тебя нет. Ты не можешь ни выкинуть их, ни замедлить, ни временно остановить. Напротив, часы всегда будут с тобой. Всегда и везде. Как ты убедился, находятся они в недоступном тебе измерении. Если любопытно — это седьмое измерение. Информация-бонус.

 

— Я тебе ранее сказал, что подобные часы достались только тебе. Это не совсем правда. Подобными часами мы уже удостаивали некоторых «избранных». Дабы позволить им наиболее целесообразно распорядиться своей судьбой. И многие преуспели. Иным мы дарим наши часы исключительно ради эксперимента. Посмотреть, что сделает слабый человек, заполучив в свои руки столь влиятельный инструмент. Кто-то внимает дару, и изыскивает в себе неведомые доселе ресурсы; кто-то так и погибает в нищенском самосознании. Кто-то спивается или сходит с ума. Самые глупые прыгают в окно. Об этом мы уже поговорили. Кто есть ты — избранный, или статистический эксперимент — решай сам. В любом случае, у тебя отныне есть контроль над твоим временем. Распоряжайся! — благодетель широко повел рукой, будто и впрямь преподнося в дар вечность.

 

— Ну вот, собственно, и всё, — дьявол встал с дивана, — Я выражаю искреннюю уверенность, что Вы по достоинству оцените доставшийся Вам подарок, со всем из того вытекающим.

 

— На сём разрешите откланяться. Провожать не надо. Вы слишком устали. Я понимаю, за последний час Вам пришлось познать слишком многое. Знания истощают силы. «Многие знания» — не «многие печали», но «много труда». Сложности перевода.

 

— На сегодняшний день не имейте угрызений совести. Ложитесь спать прямо сейчас. Завтра Вы проснетесь отдохнувшим и готовым к новой сознательной — наконец — жизни. Не беспокойтесь, Вы будете отлично спать до семи утра. В семь утра начинается новая жизнь. Я уверен, Вы не подведете возложенных на Вас надежд. Всего хорошего.

 

****

 

Sony-Ericsson трендел слащавым greeting. Интересно, куда это делся мой персональный будильник? Семь утра. Господи, ну и приснится же такой бред!!! Хотя забавный. Мне иногда кажется, я могу спать целыми днями (плюс ночами). Не ради, собственно «спать», но ради — кино смотреть. Все ночи напролет снятся полнометражные остросюжетные кинА, хоть записывай и в Голливуд сдавай. Разбогатеть можно! Причем я обладаю той замечательной способностью, что могу смотреть кино с продолжением. То есть могу проснуться, сходить в туалет, например, лечь обратно в кровать и смотреть продолжение во второй и третьей серии. Надо только слега напрячься, удержать сон на кончике не того сознания, и не очень сильно открывать глаза. «Это шизофрения, доктор»? Но здорово! Жаль, реально нет времени всё это доподлинно подробно записать. Работа, блин. Вставать! Раз, два, три…

 

На тумбочке стояли часы. Допотопного дизайна, на ножках, с длинной вереницей квадратных зеленых цифр.

 

Сердце бухнуло и застряло в горле.

 

Я закрыл глаза, спрятался.

 

Ну как бы это объяснить? Я знаю, что я нормальный здравомыслящий человек. То есть пока не свихнулся, и без белой горячки. Я знаю, что я не сплю, и что я не болен. Ни жара, ни бреда, ни похмелья — ничего. Разум на месте. Но то, что происходит — вне разума.

 

Эти часы не могут существовать. Но они вот — стоят. На расстоянии вытянутой руки. А что если и вправду вытянуть руку и пощупать?

 

Вытянуть руку страшно.

 

Детство. Завернуться поплотнее в одеяло, руку с кровати свесить нельзя: под кроватью баба-яга. Ни руку, ни ногу. Ни на дюйм. Под кроватью черная зияющая пасть, там монстры и чудовища, немедленно в руку вцепятся и уволокут. Ещё никогда нельзя наступать на дырку в ванной, куда уходит вода. Там водяной. Если наступишь — утянет за собой. Ещё нельзя… Стоп.

 

Так можно себя и до инфаркта довести. Или действительно умом тронуться. Надо открыть глаза, потрогать чертов будильник, и найти нормальное объяснение.

 

Скорее всего это Вахи с Жукуовыми вчера приходили, мы слегка перебрали Hennessy, Лиза, как водится, подарила часы, а я ничего не помню. С выпивкой надо быть всё-таки поаккуратней. Алкоголизм алкоголизмом, но бытовое пьянство с полным провалом памяти — как-то это не того…

 

«Ещё наверное Леша приходил. И Паша», — я будто собирал на помощь друзей. «И Козловы». Логика «нормального объяснения» требовала материальной поддержки.

 

Надо всё-таки собраться с духом и открыть глаза.

 

Часы стояли, как стояли. Я протянул руку. Уже точно зная, что напрасно. Рука ничего не найдет. И не нашла.

 

«Этого не может быть. Этого не может быть»!!!

 

Захотелось и вправду, как в детстве, немедленно вскочить, бросится по коридору, мимо зловещих дверей, от монстров, к маме.

 

Я вскочил, и бросился в ванну. Вырвало.

 

Скорей, скорей отсюда. Бегом, на улицу, к людям, на волю… «В Питер»! «К курьерскому, дам на чай, первую категорию».

 

Когда болеешь, с температурой, обязательно возвращаешься в детство.

 

Выйдя из подъезда, вздохнул. И что теперь?

 

В реальности часов сомневаться не приходилось. Или приходилось? Или что есть «реальность»? Некий предмет, к которому невозможно прикоснуться, он реален? Физическое тело, не обладающее физическими свойствами? «Вам, людишкам, всё надо потрогать. Руку вложить». Фома неверующий. И что? Да, я не верующий. То есть в Бога я, разумеется, верю, но в библейскую мифологию — не очень. Вернее, я знаю, что многое в библейских рассказах — правда, подтвержденная историками, географами и прочее, но вот… Может лучше о том вслух не думать? Не оформлять предчувствия мысли в конкретные слова? Дабы не воплотилось. От греха подальше… Кто его знает… Бог есть. И всё. Бог есть, и он меня спасет.

 

Да, но что теперь делать?

 

Вообще-то, надо на работу идти. Уже опоздал. Что скажу? «Мне подарили давеча будильничек, и потому вовремя прийти никак не смог». Но сперва в кафе. Кофе выпить, жвачки купить. Так из дома бежал, даже зубы не почистил…

 

На улице, среди людей, в незамкнутом пространстве, средь банальной суеты, привычных звуков и движений, зловещие часы представились химерой. Думать об их сущности не хотелось. Нет их, и нет. Что-то спросонья померещилось. Ночной кошмар. Ага. А сколько можно недосыпать, недоедать, вести неправильный образ жизни, влачиться на кофе и red bull? Вааще шизофреником станешь. Отдохнуть пора. «В Кисловодск! В Кисловодск!» Тьфу!

 

На столике в кафе стояли часы. Зеленые цифры, пластмассовый корпус. Кофе расхотелось.

 

Наверное, так люди переживают внезапный траур. Сначала является черный человек, хуже — звонит черный телефон, объявляет непостижимое, и ты не веришь, ты не можешь осознать, и ты напиваешься, и глотаешь снотворное, и наутро просыпаешься — обрыв в сознании. Не-еееееет! Этого не может быть!!!! Это не правда!!!!!! Вот, сейчас, сейчас, наваждение кончится, придут и скажут, что ошиблись, что приснилось, что перепутали фамилию, и всё станет как всегда, всё будет по прежнему….

 

Но ничего не становится. И надо продолжать жить. Надо «снова научиться жить». А как?

 

Да, наверное, первое утро траура самое тяжелое. Осознать. Смириться. То есть не смириться, но — понять, принять — и начать действовать в соответствии.

 

А у меня по кому траур? По самому себе?

 

Я давно вышел из кафе и шагал теперь вперед, не задумываясь куда. Надо было просто шагать. Быстро. Со стороны я выглядел конченым психом. Страдальческий рот, безумные выпученные глаза, взгляд обращенный строго вовнутрь.

 

А может быть я и вправду заболел? Бывают же такие шизофрении, или, не знаю как называется, когда видишь то, чего нет. И разговариваешь с теми, кого нет. Может мне шагать к доктору скорее надо? Ведь сами безумцы никогда не осознают, что безумны. И не в состоянии отличить галлюцинации от реальности. По крайней мере вначале. «Beautiful Mind»…

 

Тоже мне, Beautiful Mind. Мания величия. Но ко врачу точно надо.

 

Я позвонил на работу. Объяснил, что серьезно болен, что приду завтра. Поискал в записной книжке телефон поликлиники. Записаться на прием. К кому? А правда, к кому надо записываться на прием, когда нечистая сила приносит тебе в дом дьявольские часики? К психиатру? Интересно, что за психиатр в нашей поликлинике?

 

Я постарался вспомнить кабинеты районного мед учреждения. Представил себя внутри одного из них, визави дерганого типа со скрюченными ручками. Участковый псих. И я ему рассказываю про часы.

 

Не получается. Ничего я никому не расскажу. Тем более участковому психу. Смысл? В лучшем случае выпишет отраву мозг уничтожать. А скорее всего просто поставит на учет или вызовет перевозку. Обратиться в частную клинику? Не лучше. Отправят на какие-нибудь супер дорогие исследования, магнитно-ядерные резонаторы со сканерами мозжечка. Денег у меня на то нет. И времени нету. Времени? Сколько у меня времени? Ха! Но всё одно, не стану себя химией травить.

Вспомнился «Черный Монах». «Зачем вы меня лечили? Я же был счастлив»!… Вчера фольклор в башке крутился, сегодня по классике пошел.

 

Ну да, всё правильно. Всё давно пережито и описано. Если Библию почитать — то и вааще ни жить, ни книг писать больше незачем. Всё было. Всё в анналах увековечено и авторским правом пригвождено. Вот только мне от того не легче. Каждому своя собственная притча на собственную голову всякий раз персонально падает. И всё переживается снова и снова. И снова льются слезы, и снова пишутся романы, и припоминаешь классику иллюстрацией к собственному дерьму.

 

Нет. Никаких психиатров мне не надо. Надо бороться собственными силами.

 

Бороться? А почему именно бороться? Быть может, вчерашний чувак прав: это счастье, эти часики?! Облагодетельствовал? Ведь если подумать без паники, не так уж оно и плохо, иметь возможность правильно всё рассчитать. И может я вовсе напрасно психую? Сколько там времени-то, на тех часах? Может там ещё сотня лет?

 

Ну умрем мы все. Тоже мне, новость. И когда примерно умрем, знаем. Плюс — минус столько-то лет. Никто же не впадает от сей мысли в горячку. Да, конечно, если заболел и доктор сообщает тебе «максимум пол года», то, это, безусловно, грустно. Хотя мне почему-то кажется, что ни один человек ни одному доктору никогда не поверил. Каждый в своем лично случае верит в чудо. Болезнь отступит, в диагноз закралась ошибка, новое экспериментальное лекарство победит. «Все умрут, а я останусь».

 

Человек не может жить в расчете на смерть. Подите Вы к черту, благодетельный визитер! Никто никогда не станет жить, подсчитывая секунды. И никто не бросится писать роман только потому, что узнает, что скоро помрет. Как там у Достоевского, когда он про смертную казнь писал? Двадцать минут до смерти — вечность. Ах, если бы вернуть! Ни одной секунды бы даром не потратил бы! Каждую минуту бы в целый век обратил! И? — Химера. «Нельзя каждую минуту жить счетом». Все мы живем в вечности. И наплевать нам на вред курения, холестерин и напрасно прожитые пирушки.

 

Да, это, конечно всё правильно и красиво, но кто мне объяснит про сами часы? Седьмое измерение? Мне не к психу, но в академию наук обращаться? Или всё-таки никаких часов нет? Их не может быть, и нет.

 

Господи!

 

Надо успокоиться, зайти в кафе и если часы вновь появятся, просто взять и подсчитать.

 

От простоты решения будто свинцовый груз с плеч упал. Зашел в первую попавшуюся забегаловку. Часы, будто так и надо, поджидали на стойке бара.

 

«Больше всего мы боимся неведомого». Ну так разведаем сейчас. «Who’s afraid of the big bad wolf? big bad wolf ? big bad wolf?» Открыл в телефоне калькулятор. Тоже мне, «бином Ньютона»! Разделить на 60, потом ещё на 60, потом на 24, потом на 365…

 

Ёк. А если на 365 делить окажется нечего? А если там мало совсем? Ну подсчитаю, а дальше что?

 

Избитая тема. Кто что станет делать, узнай он точную дату собственной смерти? Бла-бла-бла-бла. Доморощенная философия и словоблудие. Где-то среди ЖЖ «френдов» как-то вычитал, лучшее: «Ну что делать, что делать? Буду нажираться в стельку каждый день пока не помру». Ответ: «Будто большинство населения нашей страны и без того именно это каждый день не делает».

 

Да, но им всем в сослагательном наклонении. А мне вот — стоит коробочка с зелеными цифрами, волшебная такая коробочка — наяву. И цифрами в стену не повернуть.

 

А вааще-то сколько это — секунды? Сколько надо секунд, чтоб получилось уже не так мало? Может мне сначала помножить, прежде чем делить? Ну так, чтоб хотя бы порядок величин прикинуть. Приблизительно. 60 помножить на 60, помножить на 24….

 

И что действительно делать, узнав точную дату собственной смерти?

 

«Устроить пир с хмельными красавицами и выпить яду». Идея, безусловно, хорошая. На последний день. А что полгода до того делать? Ходить, как ни в чем бывало, на работу? Зачем? Уволиться, продать всё, и отправиться путешествовать? — Я мысленно крутанул глобус: хорошее можно устроить турне-с! Я с детства мечтал увидеть баобабы. Ещё Большой Каньон, северное сияние и озеро с неприличным названием Титикака. Из главного.

 

Вот только путешествовать — зачем? Ну посмотрю я на баобабы, ну полюбуюсь на северное сияние, и что? Кому от этого станет лучше? Мне самому? — Так я ж скоро помру. И никто от увиденного мною не осчастливится. Путешествия — равно — познание? Познаниями надо делиться. С кем? Залить фотки в интернет, показать родственникам и друзьям? Сколько их, таких фоток в интернете? Кто их смотрит? Только тот, кто ездил с тобой. Ещё мама.

 

Познание, как таковое, дает миру что-то существенное? Персональное знание движет человечество вперед? Или подыхает бесследно с каждым персональным носителем? Вот я сам по себе весь из себя такой умный и сведущий. Поднимет ли моя личная просвещенность общую человеческую массу хоть на йоту вверх, к Богу? Или надобно всем нам каждые сорок лет в пустыне бесследно подыхать, поставляя на смену новых, лучших? И никому нет дела, видел ты лично баобабы, или нет.

 

Вспомнилось наизусть: «Идеи, блеснувшие и погасшие в отдельных умах, в частном личном существовании, столь же мало увеличивают запас общежития, как мало обогащают инвентарь народного хозяйства замысловатые маленькие мельницы, которые строят дети на дождевых потоках». Да, да. Именно. Идея становится «историческим фактом», когда она «выходит из пределов личного существования и делается общим достоянием». Для того идея должна быть вовремя и должным образом услышана и «обработана». Рукопись из стола надо достать и опубликовать, замыслы гениального фильма надо запечатлеть на пленке, теорему доказать и станок построить. При этом ещё неплохо, чтобы чуть-чуть повезло. Ну то есть, чтобы тебя заметили. Или чтоб денег кто на реализацию дал. И чтоб редактор оказался доброжелательным.

 

«Сколько прекрасных мыслей, возникавших в отдельных умах, погибло и погибает бесследно для человечества только потому, что не получает вовремя надлежащей обработки и организации! Они украшают частное существование, разливают много света и тепла в семейном или дружеском кругу, помогая домашнему очагу, но ни на один заметный градус не поднимают температуры общего благосостояния»…

 

Ладно. Я не реферат с цитатами пишу.

 

Быть может, мне мои часики даны именно для того, чтобы я поспешал «обрабатывать и организовывать» на благо «общего состояния»? Но что? Стихов я не пишу, картин и романов тоже. Никаких особенных «идей» не развиваю. Думаю, конечно, в голове — как любой нормальный человек без телевизора. Ну и что?

 

«Умственный труд и нравственный подвиг — высшее назначения человечества»!

 

Ага. Я сам себе льщу. Я знаю, что не отношусь к тупому большинству… Ну да и любое блондинко именно так про себя знает…

 

Мало быть «умным сам по себе». Надобно ум реализовать. На благо миру. Давать. Да!

 

Давать! Главный путь к Богу — давать. Главный путь вверх. В отличие от «маленьких мельниц»….

 

Хорошо давать детям. Собственным детям. Я бы взял моих детей с собой во все мои путешествия, мои дети смотрели бы на баобабы, и я бы им читал хорошие книжки, я бы им показывал хорошие фильмы, я бы их водил по музеям, я бы говорил им о Боге, и они бы выросли умными и просвещенными, и они бы точно подняли мир вверх, и их дети, и дети их детей…

 

Многие спорят, есть ли в нашей жизни прогресс. А я знаю – есть. Мои дети будут умнее, лучше, счастливее меня – это и есть прогресс. Единственный.

 

А что если я никакой не «избранный», как говорил чертов дароноситель, а банальный «эксперимент»? Может, они там сейчас сидят у себя, наверху (или внизу), и с ехидством хихикают, сколько раз «слабый человечишко» проблевался и наделал в штаны от их «подарочков»? И куда это теперь человечишко бросится сломя голову спасать своё никому не нужное время»? Мыслитель хренов. Никчемный статистический балласт!

 

Неприятная, конечно, мысль. Хотя и верная. Кто я и что я? Неплохой, в целом, человек. Коих миллионы.

 

Беерк! Опять я к сусальному сюсюканью скатываюсь. Остается только поразмышлять, о необходимости «оставить след на земле». Все хотят «оставить след». Всем просто необходимо «оставить след». А большинству даже наследить не удается.

 

И вообще, я слишком много думаю о себе, и слишком мало делаю. Дело надо делать! Вот.

 

А что делать-то?

 

Может правда — родить быстренько ребенка? — След! Продолжатель! Будет кому «давать», в кого сеять доброе вечное. И гены твои растекутся по векам и весям, и будет тебе бессмертие.

 

Жаль, не научился ещё почковаться. А внутриутробным путем размножаться мне на данный момент не с руки.

 

Хорошо тёткам — родила себе ребенка, хоть никого не спросясь, — и вот тебе — и смысл жизни, и занятие на каждый день, и исторический факт. Мужчине сложнее.

 

Впрочем, может правда? Знакомых барышень у меня много, жених я завидный. Кого замуж позвать?

 

Замуж-то, конечно, можно. Но какой смысл, если на часиках моих окажется не больше года? Ребенок — его ж не родить, его вырастить надо! А удовлетворяться увековечиванием сперматозоидов… О том ли мои часики?

 

«Да, да, надо подсчитать, тут никуда не деться… от этого многое зависит»…

 

А что зависит-то? Если я буду хорошо себя вести, мне добавят бонус?

 

Хорошо. Сейчас я возьму и всё наконец подсчитаю. И получится лет десять. ОК. Я буду правильно жить, не буду много пить, брошу курить, нарожаю детей, насажаю деревьев, запишусь в строители. Ок. Но вот когда на часах останется последних двадцать четыре часа — что делать? Напиться? А когда 00:00:16? Сидеть и пристально смотреть на циферблат?

 

«Да, человек смертен. Причем внезапно смертен». Внезапно! Именно! Невозможно жить с такими вот часиками под мышкой.

 

Говорят, смертельно больные дети — они мудры, как старички.

 

Старики мудры. Мудростью — вы заметили? — обращаясь к Богу. «Каждому воздастся по вере его». Уходить в никуда — страшно. Уходить к Богу — вера.

 

Я верю в Бога. А Библию не читаю. И в церковь не хожу. Редко. И постов не соблюдаю. И грешу днями-ночами напролет. Может мне мои часики даны, чтобы я поумнел наконец? Осознал главное?

 

«Складывается впечатление, что у героя помимо страха перед чудо-часами ещё и кризис среднего возраста»…

 

Ага. Только рановато мне для «кризиса среднего возраста». Да и что есть сей пресловутый кризис? Осознание, что жизнь прожита совсем не так, как представлялось в 16 лет? Что всё прошло слишком быстро и слишком бестолково? Что уже поздно. Что ничего не исправить. Что всему конец? И всё, что осталось тебе — старение, болезни, смерть… А часики твои тикают. И всё быстрей и быстрей. И ещё быстрей. «Мы въезжаем в эту жизнь на допотопном тихоньком паровозике, а вылетаем на TGV».  Тик-тик. Тик-тик. Тиктиктиктик. И последние цифры на твоём циферблате ссучиваются до ряби в глазах.

 

***

 

— Да нет никаких часов. Тебе приснилось. Нет их!

— Как это нет? А это что?

— Здесь нет ничего! Ты спишь.

— Ничего?! А это что?! Это?!!!

 

Я орал надрывая голос. Мама сидела напротив, сжавшись от страха. Я колотил кулаком по часам. Кулак проваливался в пустоту, и получалось, что я бью маму в живот.

 

Проснулся.

 

Всё сон. Только сон. Кошмарный сон.

 

Часы стояли на тумбочке перед кроватью. Зеленые цифры в темноте.

 

В комнату вошла медсестра.

 

— Вы проснулись? Я сейчас врача позову.

 

Я посмотрел на себя со стороны. Голова замотана. Вокруг кровати трубочки и лампочки. Медсестра сжалилась:

 

— Вы попали в аварию. Ничего страшного. Небольшая черепно-мозговая травма. Вы три дня спали. В коме. Ваша жена приходила. Вы вместе ехали на такси. С женой всё в порядке. С ребенком тоже. Я сейчас доктора позову.

 

Медсестра вышла. И пришла Оля.

 

— Оля, выходи за меня замуж.

Оля растаяла в блаженстве. Наклонилась, поцеловала, легла рядом.

— Ты мне родишь ребенка?

— Тебе сейчас нельзя. У тебя капельница.

— Ерунда. У меня здесь отдельный душ с туалетом. А капельница на подставке, на колесиках, я могу с ней ходить.

 

Мы пошли в ванную комнату. Я прижался к Оле. До боли. Появился доктор. В сопровождении бабушки и мамаши моей бывшей жены.

— Вам нельзя ходить.

— Сыночек, а ведь Катя скоро родит. Мальчик у неё.

Бабушка протянула ко мне руки, обнять. На самом деле она всегда меня терпеть не могла. Как и мамаша. И я это отлично знал. Но родственность обстановки нарушать не хотелось. Я обнял мамашу и бабушку.

— Ну пойдем домой. Тебе всё это приснилось. Не было никакого такси. И аварии не было. А мы вам с Катей билеты купили. Тибет. Отдохнете.

 

Проснулся.

 

Какие мне всё-таки странные снятся сны..

 

Я ещё повалялся в постели, пытаясь удержать в памяти недосмотренный полукошмар. Под конец там было путешествие по тайге. В кедах и с рюкзаками. Потом в небе появился спутник. Потом ещё один. И чем дальше мы уходили в тайгу, тем спутников в небе становилось больше. И тем отчетливее их можно было рассмотреть. Потом экспериментальные космические аппараты возникли. Один из них приземлился ровно перед нами. Патруль. Кто мы и зачем сюда пришли. Огромные летательные штуковины заполнили всё небо. Любопытство подменилось страхом. Инопланетяне. «Человечишки, вам осталось жить два часа и тридцать шесть секунд»! Сейчас начнется обстрел из космоса. Гигантские ракеты столкнутся друг с другом. И всему настанет конец. «Тик-тик-тик», — космос застрекотал вражеским пулеметом.

 

Проснулся.

 

Ноги онемели от страха. Кошмар! Мне слишком часто снятся кошмары!

 

Открыл глаза. «Всё это только сон». Часы стояли на месте.

 

Или я сплю?

 

(…)

 

Из-за занавесок било солнце. Даже слышно было нечто вроде щебетанья птиц. Хм. А я раньше и не замечал, что у нас тут птицы водятся. Воробьи, наверное.

 

 

Весна! Всё нутро переполняется восторгом, хочется двигаться, действовать, смеяться и любить!

 

Весной самый большой процент самоубийств.

 

Завыл. «Господи, за что мне это?! Господи, отпусти»!

 

Я в бешенстве схватил прОклятые часы, со всего маху швырнул об стену. Часы разлетелись вдребезги. Солнце лопнуло миллионом брызг. Стальная пружина вырвалась — черт из табакерки. Осколки разлетелись по всей кухне, цифры закатились под холодильник. Я в бешенстве схватил часы — рука проскользнула и больно уперлась в стену.

 

Господи! Как мне всё надоело! Господи, отпусти меня! Пусть всё это кончится! Прямо сейчас. Не важно!

 

Я вспомнил, мне было десять лет, мне вырезали аппендицит. Я очень боялся. Я боялся, что не проснусь после операции. Мама разговаривала с доктором про риск общей анестезии. Я слышал. И в момент, когда вводили анестезию, думал об одном — скорей бы! Скорей бы заснуть! А проснусь я потом, или нет — будет уже не важно. Я ведь не узнаю. Главное — сейчас. Поскорей бы!

 

Так люди умирают, наверное. Наверное, человек, умирая, в последние несколько минут, уже точно знает, что — умирает. Готовится. Вспоминает «всю свою жизнь». Молитвы читает. Наверное, думает: скорей бы уже!

 

— Знаешь, когда человек уже умер, его мозг ещё живет десять минут, — говорил на днях девятилетний отпрыск приятеля своему младшему брату.

— Как это?

— Ну, это как компьютер, ты его уже выключил, а он потом ещё долго shutting down.

 

«Бог создал человека по Образу и Подобию Своему — абсолютно одиноким и непонятым».

 

Солнце заполнило всё пространство. Желтое-желтое солнце, синее-синее небо, зеленая-зеленая трава. Так дети рисуют. Мне стало ужасно себя жаль.

 

(…)

 

Дело надо делать. Дело!

 

Интересно, а думать — это дело?

 

А всё-таки зря я ни о чем не расспросил того Гавриила Григорьевича. «Встреча с интересным человеком». Упустил. А спросить много о чем надо было. Можно было.

 

Ага.

 

Когда я был маленьким, я всерьез беспокоился за Солнце. Я вдруг узнал, что Солнце не вечно, что оно однажды умрет. И мне стало не на шутку страшно: а как же люди? Люди все умрут? — «Не беспокойся, — успокаивал папа, — Люди вымрут ещё до того. Или что-то придумают».

 

Господи! Опять эти «мысли о главном». Я не хочу больше думать «о главном»! Я хочу веселиться. Я хочу смеяться и любить! Я хочу беззаботно тратить моё бесценное время, без сожалений и угрызений целесообразности. Я хочу целоваться с легкомысленными девушками без мыслей о прокреации. Я хочу любоваться солнцем без воспоминаний о красных гигантах. Я хочу пить водку с друзьями, без сокрушений о смысле жизни. Я хочу горланить песни и щелкать фотоаппаратом, без мании исторических анналов. Главное, я хочу умереть — внезапно!

 

И вааще – пятница. Вечерком Вахи с Карапузами и Козловыми придут….

 

(…)

 

Вечером у подъезда ждал Гавриил Григорьевич.

— Добрый вечер, милостивый государь.

 

К горлу подкатил забытый комок. И про «ложечку» вспомнилось.

 

— Добрый вечер.

— Заставляете себя ждать.

— В магазин заходил…. Вы знаете, я о Вас только что вспоминал. Мне жаль, что нам не удалось поговорить. Я бы о многом хотел Вас расспросить.

— Да, действительно, жаль. Я бы Вам ответил. Ну так у нас и сейчас есть ещё достаточно времени для главных вопросов.

— Простите, только прямо теперь я никак не могу. Я, искренне, я бы очень хотел, но сейчас ко мне друзья должны прийти. Мы бы могли встретиться в следующий раз? Завтра?

— Нет, завтра уже никак. Я ведь к Вам по делу.

 

Мне вновь стало не по себе. В лице невозмутимого визитера проскользнуло нетерпение.

— Не на улице же разговаривать.

 

Мы поднялись в лифте молча. Я отпер дверь ключом.

— И что за дело?

— Я пришел забрать часы.

— Как? — мне стало даже обидно. Я столько мучился, столько привыкал к ним, блевал, пил, думы тяжкие думал, и только вроде как приручил — так отбирают. — Что, не заслужил?

— Если бы не заслужили, Вам бы их никто и не давал бы никогда.

— Не оправдал доверия?

— Честно говоря — не вполне. Но в целом — всё правильно.

— Так что же? — я опомнился, — Впрочем, очень рад! Знаете, мне как-то без подобных часов спокойнее. Спасибо, конечно. Я, благодаря вашему подарочку, много о чем подумал. Много что понял. Думаю, отныне стану жить куда как осмысленнее. Спасибо!

— Это хорошо, что Вы обо многом подумали. Я Вам признаюсь: думать — это тоже дело. Жаль, что Вы не воплотили всех ваших мыслей. Но всё одно: где надо, оно учитывается, — посланник словно перевел дух в скороговорке. Хотя говорил, как всегда, размерено и бесстрастно, — И зря Вы так казните себя. Вы лично, по нашим оценкам, не так уж мало сделали конкретного. Может и не так, и не то, о чем Вы сами мечтали, но в любом случае Вы можете гордиться собой. В пропорциональном отношении процент человеков, сумевших хоть что-то в жизни сделать — ничтожен. Вы входите в него.

 

Я вспотел и покраснел от удовольствия. Невероятный визитер показался симпатичным. И очень умным. Захотелось познакомить его с друзьями.

 

— Нет, благодарю за доверие, но посторонних знакомств я не завожу. Да и времени уже не осталось, — посетитель метнул взор в сторону часов. — Пора.

 

Я невольно перевел взгляд вслед за взглядом пришельца. И полетел в бездну.

 

Часы показывали 00000024.

 

— Что это значит?

— Вы знаете.

— Но этого не может быть! Там было много!

— Было достаточно, чтобы принять правильные решения. Увы, Вы этого не сделали.

— Вы отнимаете у меня часы, за то, что я побоялся подсчитать? Но это не честно! Вы об этом не говорили!

— Зря Вы кричите на меня. Напоминаю — я только почтальон. И уверяю, у Вас никто ничего не отнимал.

 

Я с ужасом вперился в циферблат. Цифры завязли. Барабан секунд, что только что так мельтешил, теперь еле полз. Собственные ноги налились свинцом, горло перехватило. Я пытался издать звук, я пытался бежать, но как в любом классическом кошмаре, части тела не повиновались. Я погрузился в липкий тяжелый бред.

 

— У Вас теперь ещё есть время задать главный вопрос. Я Вам отвечу.

 

Главный вопрос?

 

— Это розыгрыш?

— Нет. Это неправильный вопрос.

 

— Бог есть?

— Да, Бог есть. Но Вы это всегда знали.

— Смысл жизни есть?

— Да есть.

— Какой?

— Постигнуть Бога.

— И мы постигнем?

— Увы, — посетитель указал взглядом на часы.

 

Я очнулся. Сквозь занавески било солнце. Комната переполнена солнечным светом и щебетаньем птиц. А я и не думал, что у нас тут водятся птицы. Весна! Старый грязный снег сгинул, всё начинается сначала. Новые листья на тополе. Девушки в коротких юбках.

 

— Я умру прямо сейчас?

— Вы чересчур впечатлительны, — свет солнца блеснул вспышкой flashback.

 

Часы показали 00:00:00.

Конец.

Март 2009. Бухарест.