Переезд как похмелье

 

Переезжаем.

 

***

 

Переезд как похмелье: надо пережить. ПЕРЕ -жить. Никакой алька-зельтцер не поможет.

 

Как то раз я уже поупражнялась в нешуточной арифметике моих переездов. Сколько их получилось? — Иные в кружок художественной самодеятельности так ходят, как я ПЕРЕЕЗЖАЮ: за последние семь лет — пятый, если не шестой, ГЛОБАЛЬНЫЙ РАЗ. «Без учета ежегодных московских миграций».

 

И ведь нельзя сказать, что я это дело люблю.

 

Нет, из страны в страну переезжать, конечно, прикольно (только не из Бкк в Милан), но вот платочки носовые по полочкам раскладывать, но вот единственно правильное место каждой табуретке с перечницей искать…

 

 

Платочки носовые на сей раз мне помогла раскладывать барышня Диля. Очень помогла. «Чудо человеческого общения», — как приговаривает в прочем достаточно циничный Коля Ш.

 

С Дилей мы познакомились недели за три до «переезда». Случайно. Если, конечно, чего случается в жизни — случайного.

 

Диля возникла из вакуума взаимонепонимания и взаимонелюбви большого мерзкого магазина ближайшего «centre commerciale» (блин). Чего-то я там в очередной раз билась в очередных недоумениях с очередной местной дурой, как вдруг совсем рядом пропела — лелеем — милая родная речь. Причем не только и ни столько морфологически-грамматически, родная (Диля, что уже и по имени видно, не совсем чистокровно рязанского рождения и говорит не так чтобы с московским или питерским прононсом), сколько — лексически — родственная. По-русски- то кто только нынче не говорит. А вот чтоб на одном с тобой языке! — Такого больше не бывает. Даже в России. Здесь же вступить с кем бы то ни было в контакт до сих пор как-то даже в голову не приходило. Хотя русских навалом. Как и везде.

 

Интересно, единственность друзей детства, это оттого, что растем вместе и вместе учимся говорить? Или от наличия большого выбора? Средь толпы балбесов-сверстников, и в школе, и во дворе, парочку-то одноязыких выловить… Или, все-таки, это мы сами друг-друга делаем, с младенчества, единственно-подходящих? И потому уже готовый взрослый человек, встреченный чуть позже, «настоящим другом» не станет никогда? Не получится?.. Сколько у нас «настоящих друзей»? Два? Три? Один? На всю жизнь. Ни одного? — Не повезло. В детстве был толстым и замкнутым, в юности родители строгими (родители! Не будьте слишком строги со своими детьми, пока не убедитесь в наличии друга). По окончании густонаселенных школы с университетом жениться и друзей брать неоткуда. Ни времени, ни мест. Ну, жениться, ладно, еще туда-сюда, спасибо Интернет появился, сайты знакомств. Но с другом как? С мужем-женой хоть потрахаться от нечего делать можно, суп сварить, детей нарожать. Друг должен быть другом. А повыпивать по субботам-воскресеньем и с приятелями сойдет…

 

Ну вот. Диля.

 

«Чудо человеческого общения» средь вакуума отчаяннейшей депрессии. Может оно и всегда так? Та самая фольклорная соломинка? Инстинкт самосохранения, выпихивающий нас из абсолютной тьмы безысходности в невесть- вдруг- откуда возникшую дверь за которой — свет и райские кущи? Я, лично, всегда с большой надеждой отношусь к наиболее критичным ситуациям. Голова начинает работать ускоренно, ноги быстрей, адреналин через край хлещет. И следующая ступень всегда выше преодоленной. Аналогично, наиболее пугающим представляется рутина «гарантированной нищеты» (духовной, материальной): люлька пассивности и смирения из которой вылезать — зачем? Вроде бы как и не за чем, все есть. Плохенькое, но есть. Да и лень. «Лучшее — враг нормального». Чего тебе надо? — Все так живут. И ничего. Мы-то вас, вон, вырастили. Без всяких там памперсов с тампаксами. Ничего. Живы- здоровы. А уж как нам-то тяжело было! А вам-то! Грех. Жаловаться. Нормально.

 

Ничего… Ни-че-го… Ничто… Отсутствие чего бы то ни было. «Никакая вещь, никакой предмет, ни одно дело» (А.Даль. Толковый словарь). Ни-че-го… А сколько, на самом деле, существует такого вот народу, вот так никуда ни разу из своей люльки не вылезшего?!!! Мальчики-девочки, родившиеся в хрущебском бараке промышленного пригорода, и в нем же неблагополучно почившие. Приезжаешь на каникулы в Москву, в «дом родной». Здесь ты родился (или почти). Здесь ты вырос. Здесь до сих пор живут твои родители. Ты входишь в загаженный, расписанный пахабщиной по ободранным доскам некогда «внутренней обшивки» некогда мочевинно-голубенького цвета лифт, и передергиваешься от ужаса. Заплывшая с авоськами баба напротив — эта та милая, кудрявая девочка, что родилась тут, когда ты пребывала уже подростком. Ты хорошо помнишь ее мамашу. Эта мамаша была настолько старше тебя, чтоб уже не подходить «в подружки», но не настолько (старше) — чтоб уж совсем в иное поколение отойти… Меж поколениями, впрочем, в ту пору лет восемнадцать было… И некоторых мамаш, «почти подружек», помнишь. И как они появлялись — вдруг — с колясками. И даже какие-то нечленораздельные мужья разок-другой промелькнули. Пьяные. Потом исчезали. Говорят — посадили. А может хвастают. Надо же было хоть какого-то мужа иметь.

 

Странные, все-таки, то были времена. Единственное контрацептивное средство — замужество. Детей рождали соответствующих.

 

И вот теперь одна из тех новорожденных, в коляске, с бантиками, стоит напротив тебя кошмарным зеркалом твоего собственного виртуального прошлого, пугает Слава-Тебе-Господи несостоявшимся настоящим. Обвислые угрюмые щеки, ранних часов общественного транспорта цвет лица, руки во вздувшихся жилах с авоськами, дающие надежду на наличие очередных детей. Дочурок. Средь все тех же обгаженных стен все того же засранного лифта…

 

На пятом этаже входит другая баба. В точности такая же. С такой же мрачной застывшей маской (лица) без выражения. И с дочкой.

 

Родиться, вырасти, родить. Не сходя с места. Ни со времени. Единственное новое в жизни — нарощенная жопа и старость. Наступившая в девятнадцать лет (старость). Так девочка Леночка сразу после школы приходит случайно трудиться в случайную счетоводческую контору престарелых тетушек сорока пяти лет, и вот такой вот «Леночкой» там и остается — уже навсегда. До пенсии. Ровно. Появляющиеся десятилетиями спустя новенькие машинисточки в кофточках по инерции, вслед за всеми, продолжают называть ее «Леночкой». Жизнь прошла. Брррррр.

 

Зато перестаешь (по крайней мере на время) (по крайней мере на время спуска в лифте с экс- кудрявенькой девчушкой) быть ужасно недовольным своей собственной жизнью. По крайней мере ты — В ЭТОМ ДОМЕ БОЛЬШЕ НЕ ЖИВЕШЬ!

 

А ведь действительно странно — как это люди умудряются родиться и умереть в одном и том же «подъезде»?

 

Tabulatorum natalis.

 

Та самая «люлька пассивности»… Крыша над головой вроде как есть… Говенненькая, конечно, крыша, а все ж, какая-никакая… И даже не капает… Почти… Когда дождь не идет…

 

Это из той же области (моих бесконечных разглагольствований и отступлений), почему эмигранты, как правило, преуспевают позначительней, нежели аборигены. Те, аборигены, родились в, в общем-то, благополучной Франции, медицинскую страховку по праву рождения получили, и живут себе. На пособие по безработице. Или типа того. Эмигрант же, без документов, языка и страховки, просто обязан преуспеть. Ему его отсутствующая крыша каждый день на голову падает. Пресловутый адреналин. Пресловутая активизация мозгов и ног. Пресловутое предпочтение отчаянных ситуаций. И неумолимая констатация факта: я сама вижу, как сама же все глубже и глубже засасываюсь в болото неудовлетворенной удовлетворительности. Три с плюсом. Четыре.

 

«Неудовлетворенная удовлетворительность».

 

…И вот так появилась Диля.

 

…Наверное в тот момент на моем термометре маячило «два».

 

…При всей-то моей коммуникабельности и разговорчивости с чужими людьми, с Дилей я заговорила первая…

 

Предлога «заговорить» искать не пришлось: Диля оказалась снабжена гигантской телегой супермаркета с двумя дитятями внутри. Жориком, четыре года, и Филиппо — полтора. Поговорили. За неимением в ту пору собственных телефонов, взяла телефон Дили. И даже позвонила. Недели две спустя.

 

А еще через пару дней Диля моталась забирать моих детей по школам-садам (в кучу к своим двоим), высиживала с ними у себя дома, кормила обедами, мыла и одевала в чистое. Я в это время занималась «переездом». И если бы Диля вот так вдруг не предложила бы помощи, я наверное бы до сих пор бы «переезжала».

 

Абсолютно ко всему тому не относящимся днём, Жан-Реми, как-то, высказывал мне, в очередной раз, все то, что он искренне думает про нашу (мою) русскую безалаберность и полное отсутствие «даже самого понятия» «организованность». На что, не без ехидства, было отвечено:

— Ну да, это вы, французы, за две недели вперед любой перекур с приятелем по agenda расписываете, и без за-месяц-до-того-назначенного в гости ни к кому ни ногой, ни-ни! Твой коллега, с которым ты на работе каждый день тусуешься, в соседнем доме от нас живёт (правда живёт, ровно в соседнем), и знал прекрасно, когда мы переезжали, и даже и не подумал помощи какой предложить. Зато абсолютно незнакомая барышня Диля и за детьми нашими по детсадам таскалась, и нянчилась с ними допоздна. Без малейшей организации! Ну то есть абсолютно НЕ организованно! Просто взяла, и помогла. Да так, как родного не всегда попросишь! А вы все организовываете! У вас все правильно и чинно. И вместо «в гости» вы идёте в ресторан, и вместо друзей вы ходите к психиатру. Зарезервировав заранее столик и записавшись на прием, разумеется.

 

***

 

Данный переезд Жан-Реми организовал таким образом, что в один день я — одна — (сам Жан-Реми подсуетился по работе в Рим укатить) — должна была принять в «новом» доме что-то около трехсот семидесяти единиц коробко-мест. Или триста семьдесят, это только перевозка из Парижа / Бангкока была? Плюс, с полторы сотни тонн девственной древесины магазина ИКЕА? Не помню уже. Слава Богу, память человеческая имеет такую славную предрасположенность напрочь вытравлять из себя наиболее тяжкие моменты существования. Помню только, что коробок было много и что прибыли они со всех сторон (Париж, Бангкок, ИКЕА) практически одновременно (первоначально удовольствие «принятия груза» предполагалось быть растянутым дней на пять, минимум). Результат: нетерпеливым громилам из ИКЕА, первым свалившим мне посреди дома всё с собой привезённое, и потому особо настырным в своем желании поскорей от меня избавиться, я безропотно подписала бумажку о доставке и благополучном принятии положенных (оплаченных) ста семидесяти восьмисот девяносто шести коробов… а потом долго еще я ползала на карачках вкруг пирамиды анонимного пыльного картона, перетаскивая на своем хрупком горбу непомерные тяжести будущих шифоньеров- кроватей, в поисках недостающих семидесяти-восьми штук…

 

Недостающее потом нашлось. И даже доставилось. Как ни странно. Просто ИКЕА, изначально, где-то там у себя забыла загрузить нам «целую одну платформу». Выяснялось это тремя днями упорных телефонных переговоров и верениц факсов с переписью «артикулов реально доставленных товаров», позже. А дабы составить данную «перепись», мне, лично, — едино-лично, — надо было перелопатить одну за другой все уже сваленные грудой триста восемьдесят семь «коробочек» и скрупулезно списать с них по двадцать семь мелких цифирик пресловутых «артикулов». Коробки, повторюсь, содержали в себе будущие шкафы-кровати и весили соответственно. С соответствующими выводами в области геморроидальных кишок.

 

Плюс, не вполне безосновательное беспокойство за материальную честность итальянцев. А вдруг, де, коробочки-то не вернут? Вдруг зажилят? Скажут: всё мы вам дали, всё доставили, вот и подпись ваша собственноручная, сургучом и кровью припечатанная… Так что идите-ка вы со своими коробочками… Вот именно… туда… А над ухом ещё шофёр-француз парижской фуры бесконечные поучительные истории из личной жизни рассказывает, как, при каких обстоятельствах и на сколько именно, его итальянцы постоянно обмануть-обобрать хотят. Вороватая нация. Воровство — в крови.

 

Шофер оказался прав.

 

То есть коробочки-то из ИКЕА вернули, но остального понатырили.

 

А именно (понатырили): новехенький только что купленный DVD player; такой же новехенький и распрекрасный (т.е. дорогой) телефон; DVD-фильмов стопочку; стопочку CD; прочего по мелочам… Это пока я, значит, шкафы в коробах метала, итальянские грузчики по дому шныряли… безнадзорно… На что французская страховая компания пообещала «провести расследование» и «весь ущерб возместить». До сих пор «расследует». Не «возмещая». Год прошел…

 

Все уроды!

 

За чем наступило самое сладостное время, что я так сильно и безвозмездно люблю — раскрывать-распоковывать коробочки, чашки-тарелки доставать, носовые платочки, те самые, по шифоньерчикам раскладывать, любимые картинки, в рамочках, по стенам размещать…

 

Полтора месяца без молотка и дрели по дому просто не перемещалась.

 

В четвертый раз за последние четыре года.

 

Оглянитесь сейчас на свое жилище, прикиньте: лыжи на антресолях, отвертки в гараже, книги, стаканы, нитки-иголки, игрушки, шубы, купальники, ручки-карандаши, телевизоры, тазики с ушатами, сковородки, «сувениры» в «серванте», сам сервант, полотенца, вешалки, все что на них висит, видео кассеты, CD, DVD, альбомы из Эрмитажа, счета за телефон, гарантийные талоны на миксер с магнитофоном, валенки, семейные фотографии последних трех поколений в альбомах и без, фен, компьютер, всякое говно по верхним полкам, ванночка детская…. Всё-всё-всё — четыре года подряд… И не надо думать, будто лучше всё это «всё-всё» на фиг выкинуть, на новом месте новое купить. Оно-то так, конечно, может и лучше — если раз в жизни переезжать и знать, что навсегда, но в моем противном случае жаба душит! Надоело одно и тоже каждый год покупать. На одних резинках для трусов разоришься.

 

Ладно. С развешиванием носовых платочков по шкапчикам все равно заминка вышла. В одной из картонок с полуфабрикатом икеивского «гардероба» какой-то там крупногабаритной детали не оказалось… ИКЕА пообещала недостающее денька через три подвезти… Потом пообещала через месяц… Потом два прошло… Привезли. Но по правилам итальянского ИКЕА, бригада по сборке приобретенных пиломатериалов прибывает в дом заказчика никак не в день доставки данных материалов, но самое раннее — через семь дней (или около того). Теперь-то я понимаю, почему это так: ждут, пока все недостающие коробки по артикулам распишут, по складам найдут, на место довезут. Опытные, небось.

— Ну чё, хозяйка, куда коробки-то нести? — вопрошали меня вслед вышеизложенному гаврилы-доставщики запоздалого шифоньера, — Наверх? — и на «спальный» этаж кивают.

— Да вы что, дурни итальянские, совсем белены объелись?! — аж поперхнулась я, — Спаленка у меня там, спаленка! Беленькая! Чистенькая! В цветочек! А вы мне хотите эту дуру пятиаршинную туда припереть? Поперек кроватки моей девичьей бросить? Чтоб я ваших болванов-коллег дожидаючись ноги об неё ломала? Ногти обрывала? Платье цепляла? Пылью дышала?! Здесь, в подвале складывайте… Вон там, вдоль стеночки, подальше…

 

Шкапчик злополучный предполагался основным вместилищем наших с Жан-Реми одежд. Высотой метра в два, и шириной в столько же. Так что в лежачем положении в картоне грязном он в спаленке нашей малогабаритной и вправду бы не поместился, просто. Так что пусть лучше в подвале пока поваляется.

 

Сборщики прибыли недели через две (когда в Италии говорят: «неделя», надо считать — «как минимум шестнадцать дней»; и минимальный срок отсчёта времени здесь как раз «неделя»; раньше чем «через неделю» здесь не делается ничего — на словах, — на деле и через месяц ничего не делается)…

 

Все это время одевались-раздевались мы с Жан-Реми напрямую из коробок «переезда».

— Ну-у? чего собирать изволим? — спросили, в конце-концов, гаврилы-сборщики.

— Шифоньерчик.

— Где шифоньерчик?

— Тута он…

 

Гаврилы достали инструмент, рукава засучили…

— Вы что? — в который раз изумилась я, — Его прям здесь, в подвале, собирать намерены?

— А ты где хотела? (они, в Италии, все сразу «тыкают»)…

— Ну… В спальне… Он мне там нужней, как бы…

 

Гаврилы рассучили рукава обратно, отвертки в карман убрали:

 

— Мы не грузчики, мы — собиральщики. Нам есть вещь — мы её соберем. Но ничего никуда таскать мы не будем. Вызывай бригаду грузчиков, пусть они тебе твой шкафчик на третий этаж поднимут, ты тогда в ИКЕА позвонишь, заказ еще раз оформишь, мы приедем, соберём…

 

Я чуть не лопнула (MNM7+pNNNM7) от озверения!! Думаю, будь у меня под рукой «Калашников» — точно бы расстреляла! Я из-за этих мудаков уже два с половиной месяца(!) в картонках живу, по пол часа каждый носок разыскиваю, а они мне такую #@-ню с порога несут! Вызывай грузчиков! Это значит: вызвать грузчиков (на дворе мочало), они недели через три прибудут, затащат грязный трехметровой короб в и без того говённую «спальню», швырнут, как полагается, поперек кровати, и буду я ещё два с половиной месяца в обнимку с этой колодой жить, слабосильных «собиральщиков» в очередной раз дожидаться…

 

Не знание итальянского языка позволило остаться в рамках приличного.

 

Грубейший русский мат они тоже не понимали.

 

Тут позвонил Жан-Реми. Я, клокоча и взрываясь (надеюсь, хоть мои французские ругательства эти выродки распознали), рассказала, что к чему. Жан-Реми попросил старшего, вступил в переговоры. Завершившиеся на сумме в пятнадцать евро.

 

— Я! ни за что! ни копейки! Никому! не дам!!! — орала я по телефону уже на Жан-Реми (надо же хоть на кого-то поорать, если на самого оппонента не получается, — Я этим @M7- ничего ни за что не дам!!! Пусть убираются отсюда 7+@M!!!!! Никаких мне шкафов не надо!!!!!!!!!! Мне ничего не надо!!!!!! И ты тоже лучше замолчи, а то я их прибью!!!!!!!!!!!!!! Вон, молоток валяется…

 

Выродки потащили коробку наверх, я злобно крикнула им в спину:

— Всё равно ни копейки не дам! Можете сваливать отсюда!

 

Выродки собрали шкаф более-менее ровно, но похоронили под ним один Егоров тапочек (там два тапочка валялось, остался один; другой они либо сперли, как у них водится, либо прямо по нему шкаф воздвигли, что, думаю, все-таки, правдоподобней). Ну еще не совсем на том месте, где надо было, собрали (шкаф), — да это уже ничего, я баба крепкая, переездами закалённая, плечиком-плечиком — подвинула.

 

— А денег я вам все равно не дам!

 

Жан-Реми как назло приехал (по делу, не то чтоб специально с уродами расплатиться). Дал-таки пятнадцать евро. Уехал.

 

Уроды тоже засобирались. Но им бумажку надо подписать. Я, «заказчик», должна подписать. Мол, все зашибись, и шкафчик классный, и погода хорошая, и уроды молодцы. Я написала: «Отказались работать без выплаты 15€. Рэкет».

 

От момента покупки до начала раскладывания по полочкам заветных носовых платков прошло два с половиной месяца.

 

***

 

Переехали, в итоге.